Бебия улыбнулась и, заплатив жрецу несколько динариев, проводила его до улицы. Когда она вернулась в дом, Клодий сидел в задумчивости в гостиной.
— А где моя невеста, мама? — спросил молодой патриций.
— Ее снаряжают, сынок. Ох, и трудно мне было подыскать ей дружку. Не возьмешь же для этой цели рабыню. Все же, я подыскала одну, зовут Ульпия, и та дала согласие. Один раз она была замужем, но это не нарушает наши обычаи. А я то думала, сынок, — заговорщически зашептала Бебия, — что Актис мало чего смыслит в жизни, а она, хотя и молода еще, но умеет практически все, что должна знать римлянка.
На лице Клодия появилась легкая усмешка.
— Значит, выбор удачен! Спасибо, мама!
— Ох, и непутевый ты у меня. А что скажут люди? Любой прохожий теперь будет надо мной насмехаться. Скажут, ну как Бебия, поживает твой сынок. А что я им отвечу?
— Пошли их к Орку, мама. Им-то, какое дело до этого. Ты будешь жить в другом доме. Тебя мало кто там потревожит. А я вот скоро уеду служить и возьму с собой жену.
Бебия даже рот открыла.
— Что ты говоришь, сынок? Как же так! Если уж не захотел жениться на знатной римлянке, то не забирай тогда Актис. Может быть, она будет напоминать о тебе, сынок!
Клодий обнял мать и прижал ее голову к груди.
— Мне нельзя без жены. Не могу же я приводить каждый день в палатку наложниц.
Бебия всхлипнула, и, утерев кулачком слезы на лице, сказала:
— Хорошо, хорошо, сынок. Что я говорю, старуха? Ты прав, ты прав. Будь, по-твоему. Я не буду больше докучать тебя своими советами. Решай сам.
И Бебия, покинув сына, поспешила к Актис. Время таяло, как весенний снег, а нужно было еще в полдень принести очистительную жертву.
Актис в белой тунике, и перепоясанная брачным ремешком, вышла из комнаты, где ее одевали к свадьбе четыре рабыни. Рядом с невестой шла Ульпия, высокая женщина с густыми черными волосами, сплетенными в две косы. Она выполняла роль посланницы Юноны и держала в руках изображение жены Юпитера. Когда Клодий, тоже одетый в белую тунику, подошел к невесте, то Ульпия соединила правые руки новобрачных. Колец тогда еще не было и лишь прикосновение ладоней делало Актис и Клодия обрученными. Тут же находился человек среднего роста, с благодушным, краснощеким лицом, с маленькими, словно пуговицы глазами и толстущими губами. Это был писарь, который пригласил молодых поставить свои подписи на брачном контракте. После того, как Актис и Клодий расписались, нужно было десятерым свидетелям сделать то же самое. К Актис подошла Ульпия и надела на нее свадебное покрывало. Так знатнейший римлянин был обручен с бывшей рабыней, родом из Греции.
К новобрачным подошел жрец храма Юноны, — мужчина лет сорока с черной, коротко постриженной бородой. На груди у него висело ожерелье из кораллов. Жрец встал перед обрученными и сказал:
— Богиня Юнона соединяет вас, друзья мои, и обещает ограждать вас от всех напастей, которые подстерегают вас в супружеской жизни. Отныне ты Клодий и ты Актис объявляетесь мужем и женой, любите друг друга, да пусть боги даруют вам вечную молодость. А теперь настал черед преподнести дары великой Юноне.
Когда жрец закончил свою речь, к Клодию и Актис стали подходить домочадцы и желать счастья и здоровья новоиспеченной семье. Друзья и знакомые при подписании брачного контракта не присутствовали. Они придут лишь вечером, когда Клодий поведет жену в свой дом. Вот тогда-то и наступит веселье. А теперь надо было соблюдать официальную часть, без которой брачные узы были бы недействительными, и поэтому Клодия и Актис окружал лишь узкий круг людей.
Высокорослый нубиец, ранее исполнявший роль скорохода при доме Петрония Леонида, но после того, как он повредил ноги, оставленный в качестве камердинера, открыл железную дверь, ведущую в комнату, где находился алтарь богов.
Два раба принесли туда павлина, зажав ему крылья и голову, но птица то и дело выглядывала из-под рук, державших ее, и освободила бессмысленным взором собравшуюся публику, не в силах понять свое предназначение. Затем проследовали еще два раба. Они тащили огромного белого гуся. Гусь лежал спокойно и даже не делал попытки взмахнуть крыльями и убежать из плена. Перед этим птиц напоили снотворной водой. На гуся это снадобье подействовало быстрее, чем на павлина. И еще один раб вошел в комнату, где проводились жертвоприношения. Он нес амфору с вином и сгибался под ее тяжестью. Жертвенное возлияние было необходимой процедурой. Боги тоже иногда не прочь выпить хорошего вина.
Жертвоприношение птицами, посвященное Юноне, должно было проходить в абсолютной тишине. Разговоры были запрещены, а одеяния жертвующих не должны были омрачать великой богини. Вдруг и другие божества пришли вместе с Юноной, чтобы принять от новобрачных дары. Павлина и гуся умертвили, а затем возложили на алтарь и вылили на них вино. От птиц отрезали небольшие куски мяса и сожгли их. Самая большая и лучшая часть жертв будет потом подана на свадебный стол. Перепадало, конечно, и жрецам храма Юноны.
Рабы, как только принесли жертвенных птиц, покинули комнату, и жрец выполнял свои обязанности в одиночестве. Под конец обряда вином из амфоры вновь были облиты павлин и гусь. Когда церемония закончилась, жрец подал знак невесте подойти к жертвеннику и преподнести богине свой дар — несколько локонов собственных волос. Актис возложила в жертвенный огонь, что было нужно, и отошла. Священнослужитель кивнул головой, показывая, что дар принят богиней, которая покровительствует браку.
Приближался вечер. Наступала самая приятная часть свадебного обряда — застолье. К дому, кто пешком, кто в носилках стали прибывать приглашенные гости. Отказаться от приглашения и не прийти на свадьбу считалось великим оскорблением. Даже больным и нездоровым людям иногда приходилось преодолевать немалые расстояния, чтобы попасть на свадебное пиршество, иначе новобрачный и руки не подаст при встрече, и не примет никаких объяснений.
Перед домом Клодия собралась шумная ватага молодых людей. Они с жаром обсуждали предстоящее торжество, и громко выкрикивали:
— Клодий, не тяни! Скорее в свой дом жену веди!
— Эй, друг, а ну покажись! Пора в путь, уже факелы зажглись!
— Где молодые? Может, мы их уже пропустили!
К друзьям Клодия, нетерпеливо поджидавших молодую пару, подошла низкорослая толстушка и, подперев бока руками, тоже уставилась на дверь, откуда ожидали выхода жениха и невесты.
— И ты пришла, Дидия? — юноши расхохотались. — Что, в харчевне не осталось больше посетителей, или ты пришла за бочкой вина?
Та, выпятив нижнюю губу, с иронией посмотрела на шутников и сказала: — Вам-то, какое дело, сопляки? Может быть, я хочу посмотреть, кто стал женой моего любимца Клодия.
Молодые люди рассмеялись.
— Что вы гогочете, как гуси? Я целый год была кормилицей в этом доме, и взрастила своим молоком маленького Клодия!
— Как, ты нянчила нашего друга? Какого забавного мальчика ты воспитала! — один из юношей, парень с шальными глазами баламута низко поклонился Дидии. — Благодарю тебя, великодушная женщина, за твое молоко. Оно видимо предназначалось для героев.
Дидия с криком, размахивая руками, набросилась на наглого юнца, а тот, отскочив, как заяц, показал ей язык и скрылся за спинами друзей, которые еле держались на ногах от смеха.