— Это так, Актис. Ими правят боги, которые любят кровь и войну. Добрых богов у варваров мало.
— Почему же так происходит?
— Не знаю. Ведь и у нас вначале были жестокие божества. Один Сатурн чего стоит?
— Да, я слышала об этом. Может быть, у варваров тоже будут хорошие боги.
— Ты права, любовь моя. У них будут добрые боги. Знаешь, ведь некоторые галлы отказываются от своих кумиров, и принимают наших олимпийских богов. А галлы и бритты придерживаются одной веры, и я уверен, что скоро и здесь будет править Юпитер. А он милостив ко всем народам.
Актис задумчиво покачала головой и тихо прошептала:
— Это не так.
— Что ты сказала? Мне показалось, что ты что-то произнесла.
— Нет ничего, Клодий. Тебе показалось.
Прошло ещё две недели. Весна пятьдесят шестого года выдалась ранняя, и снег сошёл с поверхности земли на редкость быстро. Вся земля, как одеялом, быстро стала покрываться зеленью и травами. Погода стояла удивительно тёплая. Ничего не предвещало плохого.
В один из похожих дней Клодий наконец-то вывез Актис из опостылевшего Линда. Сидя на смирной лошадке, девушка ехала рядом с Клодием, гарцевавшим на великолепном скакуне, и смотрела на то, что было вокруг. Её взору представилась чудесная долина, покрытая ярким ковром неимоверно зелёных трав. Над нею, нарушая тишину радостными трелями, парили птицы. Иногда с гудением пролетал жук, скрываясь от охотившейся на него ласточки. Вдалеке синела ясеневая роща в окружении густых кустарников. Туда Клодий и направил своего коня.
Они ехали медленно, наслаждаясь чистым и свежим воздухом, наполненным всеми ароматами ранней весны, и радовались, что они вместе, что любят друг друга так сильно, как никогда.
Странное дело, их брак был заключён на небе. Боги решили их судьбы и бросили в объятия друг другу. Никаких чувств, никакой привязанности. Никто из них до свадьбы не встречал другого. И долго между Актис и Клодием не могла возникнуть та невидимая глазу нить, которая бы связала их вместе крепче металлических цепей. Робко и стараясь скрыть появляющееся чувство, они оба начали тянуться друг к другу. Долгое путешествие сначала по морю, потом по суше, очень сблизило их, хотя ни он, ни она не понимали этого. Привычка быть вместе очень важна в отношениях между мужчиной и женщиной. Актис быстрее привязалась к Клодию, как маленькое вьющееся растение обвивает могучий дуб, раз уж ветер бросил их семена в одну землю, потому что видит в нём свою защиту. Эллиан же, наоборот, хранил в себе холод и показное равнодушие. Гордость не позволяла ему кидаться в объятия женщины, пусть и красивой, и даже по воле рока, собственной жены, но нелюбимой и доставшейся ему как бы по ошибке. Он ещё пытался убедить себя, что всё ещё любит Поппею. Но, как ни странно, Эллиан вспоминал свою возлюбленную, свою первую любовь, и при этом не испытывал никаких чувств.
Абсолютное равнодушие. Клодий не мог в это поверить, но сердце не начинало биться быстрее, когда он вспоминал гордую римлянку, растоптавшую его чувства. Тоска не вселилась в его грудь. Зато всегда и везде рядом с собой милое личико Актис почему-то стало доставлять ему прямо-таки мальчишеское удовольствие. Клодия стало тянуть к Актис. Но, ох уж эта римская патрицианская и родовая гордость! И вдруг, будто само небо устраивает событие во дворце Боудикки. Актис спасает его от неминуемой гибели. К чему теперь скрывать свои чувства? К чему эта глупая маска равнодушия и до смерти опостылевшее воздержание? И Клодий в ту благословенную ночь впервые, забыв обо всём на свете, выполнил свой супружеский долг. И после этого он смертельно влюбился в жену. И Актис тоже влюбилась в мужа. Однако она же и чуть не убила юную любовь, когда Гипнос развязал ей язык и заставил выдать сокровенную тайну. Хорошо, что ей удалось выкрутиться и спасти и себя, и Клодия. Потому что последний миг и не вынести второго удара от любимой женщины. Но всё обошлось. Болезнь Актис, её чудесное спасение и выздоровление ещё более укрепили чувства Клодия.
И вот теперь они вдвоём на природе и наслаждаются друг другом. Их лошади бредут рядом, так что Клодий спокойно может обнимать и целовать Актис. Девушка наслаждалась и чувствовала себя самым счастливым человеком, если не на всей земле, то в Британии. Ясеневая роща была ещё совсем близко, а перед влюблёнными вдруг растелилось озеро, укрытое от глаз невысокими холмами. Вода в нём такая чистая и прозрачная. Так хочется искупаться. Но нельзя, ещё слишком холодно. Зато можно спешиться, отпустить лошадь пастись на сочной траве, а самим упасть в эту же траву и почувствовать, как отдаёт земля своё тепло.
Под бесконечным небесным шатром Клодий и Актис вновь оставили все свои разговоры и занялись тем, для чего существуют влюблённые. Ласки следовали одна за другой. Губы не уставали целовать всё, что им попадалось, а руки обнимать и лелеять. Ласковый ветерок, тоже вмещался в их игру и стал дерзким свидетелем их блаженства, когда даже лошади стыдливо отвернулись и потянулись друг к другу, словно волнение любви передалось и им.
Любовь. Ни один народ на земле не предавал этому чувству столько внимания, сколько римляне. Всё великое государство держалось на нём, как земля стояла на китах, а небосвод на плечах Атласа. Императоры, сенаторы и всадники за минуту наслаждения прощались с жизнью, плебс и тот ценил изящное женское тело, чем самые роскошные игры. И танцовщица на площади собирала порой последние монеты, предназначенные на покупку хлеба для семьи, если умела угодить своими бёдрами изысканным римлянам, понимавшим в искусстве любви больше, чем в поэзии Гомера и Вергилия. Что значат лучшие песни из Энеиды по сравнению со жрицей любви?
Клодий и Актис принадлежали к этому народу, и поэтому умели ценить чувственность во всех её проявлениях. Дивись варварская земля, как умеют любить римляне! Как ловят они каждый миг, что дарует им жизнь. Как тела их сливаются воедино и как бессильны перед ними все создания, существующие вокруг. До неба долетает крик, наполненный наслаждением и блаженством. Юпитер и Юнона смотрят с Олимпа на Клодия и Актис и завидуют этим смертным, что берут от жизни всё, что возможно. В экстазе шуршат крылья Амура и кончились стрелы в колчане его бездонном, так любят друг друга Актис и Клодий. Не надо им мягких и шёлковых простыней, сотканных руками рабынь Китая, не надо им благовоний, созданных на берегах Нила и Тигра. Только земля и небо, и вечные цветники Флоры нужны, чтобы сорвать цветы наслаждения.
— Клодий, любимый! — стонала Актис.
— Актис, мечта моя! — говорил Клодий.
И ничего для них не существовало, кроме того, что приносит счастье.
Гелиос уже почти к финишу пригнал свою колесницу, когда супруги наконец-то устали. Да, и такое бывает не вечно. Пурпурный плащ Клодия, изрядно помятый, соперничал с красотой заходящего солнца. Чёрные глаза Актис блестели, как самые дорогие бриллианты.
— Я люблю тебя, — говорила она. И эхо вторило ей.
— Нет женщины прекраснее тебя! — шептал Клодий.
Родники и ручьи журчали ту же фразу. Любимый мой! — Любовь моя!
Руки сжимались и губы встречались. Глаза не могли насмотреться. Даже Линд, унылый и искушённый, казался садом Эдема, где синий лист лопуха мнился листом лотоса. Что позади? Счастье. Что в настоящем? Любовь. Что в будущем? Счастье и Любовь. Да будет вечна Афродита и Венера, и сын её Эрот, Купидон, Амур.
Поэтому громом обрушился на любовников приказ Петилия Цериала явиться префекту седьмой когорты Эллиану к нему в преторий.
Что ж. Ещё никто не давал Марку Клодию штатской тоги, и поэтому префект собрал отряд всадников и верхом отправился в лагерь. Актис с грустью проводила супруга.
Марк Клодий Эллиан — префект седьмой когорты и Клавдий Публий Вителий — префект второй когорты Девятого легиона предстали перед легатом Цериалом.
Важно надув губы, легат обратился к офицерам:
— Дети мои, даю вам нелёгкую задачу, — подумал немного, посвистел носом и продолжил. — Вы поднимете свои когорты, возьмёте двести воинов-союзников и триста легионеров из вспомогательной когорты и отправитесь в Эбурак к Картимандуе.