Актис побледнела при этих словах, но легат не умолкал.
— Мне пришлось разыграть окружающих, что Валерий насильно похитил тебя из моего дома. — Продолжал искусно лгать Леонид. — Против твоей воли, чтобы оскорбить и унизить меня. Это все только, чтобы спасти тебя. Мой племянник был дорог мне как родной сын. Почему он вступил в бой с моими легионерами? Зачем он это сделал?
Леонид сокрушенно обхватил голову руками. Наступило молчание, через мгновение легат из-под сдвинутых бровей взглянул на Актис. Девушка, отвернувшись в сторону, молча глотала слезы.
— Послушай, Актис, — Леонид в стремительном порыве бросился на колени перед Актис, — Валерий уже никогда не вернется в этот мир. Он умер. Но ты… Ты должна быть счастливой… Неужели ты не веришь, что я… — Легат прикоснулся к холодным ладоням девушки. — Рок беспощаден, но иногда он направляется рукой самого Юпитера. Может быть, боги хотят именно того, что случилось с нами в Капуе. Мы не должны проклинать тех, кто вершит нашими судьбами.
Актис, не отнимая руки от погубителя ее возлюбленного, казалось, не слышала произнесенных слов. Но сказанное легатом поразило ее самое сердце.
Леонид продолжал:
— Актис! Рок свел нас вместе, Фабия умерла. Она этого заслужила. Но видимо богам было угодно, чтобы и Валерий погиб, защищая тебя. Не тревожься о нем. Ему сейчас намного легче, чем простым смертным. Чтобы не случилось с нами в этой жизни, ты можешь обрести во мне надежного друга. А почему ты знаешь! — Леонид пристально посмотрел в глаза Актис, наполненные, дрожащими на ресницах, слезами, Девушка тоже взглянула на лицо командира легиона и сразу же отвела взгляд. — Актис дорогая моя, я полюбил тебя.
Актис невольно вздрогнула.
— Да, я люблю тебя. Меня не страшит, что ты пока еще только рабыня. Я сделаю тебя свободной. Ты не только обретешь свободу и независимость ты… ты станешь моей женой. — Леонид рванулся к Актис, обнял ее и прижал к себе. — Ты затмишь своей красотой всех женщин империи. Никто не может сравниться с твоей улыбкой. Я не могу подобрать слов, как описать ее. Я еще никогда не велел такой таинственной и загадочной улыбки, приводящей в трепет. Твои чары завораживают! — Леонид, словно сумасшедший, говорил все дальше и дальше, казалось, он был загипнотизирован их магической силой. Его глаза будто остекленели, неотступно глядя в одну точку, на лицо Актис. Над верней губой, выступили капельки пота. Дыхание было разгоряченным, как при лихорадке. Девушка смутившись, опустила глаза. Она чувствовала, что ее одолевает надвигающаяся слабость.
Вдруг снаружи громко закричали. Леонид вздрогнул и вслушался в шум происходящий снаружи, к приближающимся топоту ног, интуитивно почувствовал тревогу. Он оттолкнул Актис и уже пытался отдернуть занавески лектики, как вдруг та покачнулась и стала падать на землю.
Бурсен и его приятели молча, колотя палками направо и налево, прокладывали себе путь к упавшей лектике. Трое из слуг Леонида испугавшись, что на них напали разбойники, убежали, но другие начали стойко защищать господина. Но рабы Лукреция быстро подавили сопротивление.
Когда Леонид попытался выбраться из лектики, то он, как назло, промедлил, запутавшись в плаще и занавесях. На него сверху навалилась неизмеримая тяжесть человеческих тел. Легат так и не смог вынуть из ножен свой меч. Леонида подняли на ноги, и какой-то человек, омерзительного пахнувший давно немытым телом, почти нагой, быстро обезоружил, а затем бесцеремонно обыскал его.
Легата держали сразу четверо, остальные грабили лектику. Легат поморщился, когда из носилок вытащили корзинку с провизией и несколько человек набросились на еду. В стороне он заметил высокого мужчину игравшего кошельком с золотом. Легат попытался что-то оказать, но из его рта вырывалось лишь невнятное бормотание.
Актис потеряв сознание, лежала на боку в лектике. Ее вытащили наружу и положили на землю. Месяц заглядывал ей в лицо, словно пытаясь определить, жива она или уже стала поданной Прозерпины.
Леонид стал вырываться из объятий державших его, но это было бесполезно. Он видел, как с его слуг стаскивают одежду, видел довольные лица разбойников. Он и вправду думал, что на них напала разбойничья шайка. Леонид не думал о смерти. В душе его кипела лишь злоба. Но пока он бессилен. Ничем не может отомстить за свое унижение.
Вдалеке послышалось дребезжание повозки. Ночной воздух огласился ревом волов и ржанием лошадей. К ним приближался обоз. Леонид уловил многоголосую отдаленную речь. Наверное, он двигался с продовольствием и фуражом в Рим. А обоз обычно препровождался в Вечный город вооруженной охраной.
Бурсен свистнул. С Леонида напоследок сорвали драгоценности, обвивавшие его пальцы, и сбили с ног. Легат тяжело плюхнулся на колени. Один из рабов ударил его по голове, и Леонид рухнул навзничь, простерев руки вперед.
— Промышлять на дороге — это забавно! Пусть теперь наш господин нас вообще не кормит. Это его дело. Мы в следующий раз добудем столько еды, что ее хватит и собакам! — сквозь помутившийся рассудок уловил он слова одного из грабителей.
«Это не разбойники, это наглые рабы посмели поднять руку на легата Кампанского легиона», — осенило Леонида, когда он падал на выложенную кирпичом дорогу.
Через мгновение все стихло. Леонид, опираясь на правую руку, хотел подняться, но в груди защемило сердце, сжатое словно клещами. Боль пронзила все тело. Дрожь, подобно электрическому разряду, пробежала от головы до пят. Левой рукой Леонид схватился за грудь, стараясь унять непереносимую боль. Он застонал от отчаяния и бессилия, оттого, что жалкие оборванцы так унизили его. Легат сжал губы и, пересиливая себя, еще раз попытался встать на ноги. Но опять боль в сердце удержала его на земле. Последнее, что он видел, это бегущих к нему слуг.
Он умер от разрыва сердца. То ли от обиды на судьбу, которая обошлась с ним несправедливо, то ли от ненависти ко всему живому, но так кончил жизнь легат Кампанского легиона Люций Петроний Леонид по прозвищу Аквилла.
Когда обоз из пятнадцати повозок прибыл к тому месту, где так бесславно кончил свою жизнь Леонид, то спрыгнувшие с экипажей люди, увидели на земле знатного господина, которого обступило несколько человек. Это были рабы, оставшиеся в живых, которые молча взирали на бездыханное тело хозяина.
Тут же лежала красивая девушка. Она слабо пошевелилась и застонала. Ее бережно подняли и положили в повозку. Вскоре обоз снова тронулся в путь.
Рок неумолимо влек молоденькую рабыню в Рим в Вечный город.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Марк Клодий Эллиан военный трибун[1] и префект[2] седьмой когорты Девятого Испанского легиона три дня назад приехал в Рим к матери в первый в своей жизни отпуск. Он был молод: префекту недавно исполнилось двадцать пять лет, но когда он шел по улицам Рима, то сильно отличался от своих ровесников. Разнился он и одеждой, не блиставшей изысканностью, и прической; солдату не подобает носить длинные волосы, а тем более завивать и напомаживать их. Руки Марка Клодия привыкли держать тяжелые меч и щит легионера, поэтому ногти на них коротко острижены и не покрыты тонким слоем серебристого или золотистого лака, как длинные ногти молодых патрициев. И лицо его тоже выделялось в толпе молодых римлян ровным загаром и строгими чертами. Друзья молодого человека за его спиной и без злого умысла посмеивались над Клодием. Старики и зрелые мужчины одобрительно отзывались о нем и с уважением протягивали руку защитнику отечества. Женщины и девушки с восторгом смотрели на молодого Эллиана. Им нравилось в молодом человеке редкое в природе сочетание чрезвычайно светлых волос, отливающихся золотом на солнце и не выгоревших с возрастом, и зеленых, как волны иллирийского моря глаз.
Три дня, как Клодий прибыл домой, а событий произошло столько, что голова шла кругом.
Несмотря на знатность рода, Клодий с матерью жили совсем скромно. Хотя дом их не стоял на правом берегу Тибра,[3] только пять рабов было в хозяйстве Бебии, матери Кподия. По соседству же стоял роскошный дом Поппеи Сабины. Рядом с этим дворцом, овеянным славой консульства и триумфа, дом Клодия, чей отец умер в незапамятные времена, выглядел плебейской хижиной.