Выбрать главу

Мерлок поднёс горящий факел к помосту. Хорошо просушенное дерево вспыхнуло мгновенно. Те, кому суждено было сгореть заживо, истошно закричали, пытаясь мольбами выпросить себе пощаду. Их дикие крики, однако, потонули в криках толпы, которая приветствовала сей варварский акт.

— Ты этого хочешь? — голос Венуция вновь проник в трепещущую душу Актис.

— Нет! — выдохнула с трудом римлянка.

— Значит, будешь моей?

— Нет!

— Тогда смотри. Это лишь начало.

Крики сжигаемых перекрыли шум толпы. Они проникали в уши каждому, кто здесь находился. Столб огня взмыл в небо. Запахло горелым мясом. Венуций, толкая Актис впереди себя, протискивался сквозь толпу. Всё ближе и ближе страшный огонь. Актис уже чувствовала жар его пламени. В нос ударил ужасный запах горящего человеческого тела. Актис чуть не вырвало. Глаза её затуманились. Вот-вот и она упадёт в обморок. Но этого не случается. Венуций всё время рядом. Он не даёт упасть, и его голос всё время стоит в ушах.

Люди, которых бросили в огонь, уже перестали кричать. Вероятно, они успели расстаться с жизнью.

— Великий Таранис, победитель зла, прими наши жертвы и погаси свой гнев на нас! — молил небеса Мерлок. Толпа повторяла каждое его слово. — Пусть эти люди, взятые нами в победной битве с оружием в руках, утолят твой гнев. С ними проклятье с нашего народа, прогони чужеземцев, даруй нам победу!

Актис взывала небу совсем с другими молитвами.

Мерлок пошёл к речке, протекавшей у храма. Варвары бросились за ним, волоча ещё троих римлян вместе с собой. У несчастных уже не было сил, чтобы молить о помиловании. Они лишь хрипели окровавленными ртами, да цеплялись за траву и кусты, когда те попадались на их пути. У самого берега легионеров связали по рукам и ногам, так что они не могли двинуть ни единым членом.

И опять сюда приволок король бригантов свою пленницу. В первых рядах стояла Актис и видела, какая страшная участь постигла её товарищей по плену.

Мэрлок в этот раз уже читал молитву, обращенную к Тевтату. Слова были те же самые, и опять их повторяли все варвары. Когда молитва закончилась, друид дал знак, и пленников бросили в воду.

Актис видела, как они моментально пошли на дно. Но она также увидала, как они мучались там на дне. Прозрачная и хрустально чистая вода давала такую ужасную возможность. Лица несчастных, искажённые смертельной судорогой, отпечатались в памяти всех присутствующих навечно. Вот они медленно, один за другим, расстаются с жизнью и их движения, полные жажды жить, замедляются. Перестают дергаться их тела и подхваченные волной и течением они медленно начинают всплывать на поверхность.

Мэрлок — этот неугомонный слуга богов уже мчится обратно к храму. Осталась последняя жертва. Её ждёт Езус — самый суровый бог из кельтского пантеона. Его отождествляли, как повелителя не только людей, но и деревьев. Именно в ветвях могучих дубов и вязов, раскидистых ив и осин, стройных клёнов и рябин прячется его душа, ища себе покоя и уединения, поэтому последняя жертва будет принесена священным вековым дубам, у которых и воздвигнуты стены Сегедунского храма.

Венуций тянул Актис за собой, невзирая на отчаянные мольбы пощадить её и избавить от столь мучительных зрелищ. Но король был неумолим. И Актис бежала за ним, рискуя упасть и сломать себе шею. Вдруг она увидела, как появились оставшиеся три пленника. Они были связаны по рукам и сидели верхом на лошадях, которых вели под узды ошалевшие от восторга воины, чьи синие от татуировки тела блестели при свете факелов и напоминали о преисподней. Они остановили лошадей, каждую под отдельным деревом. Легионерам накинули на шеи толстые петли, таким образом, образовались три простейшие виселицы. Мерлок вновь затянул молитву Езусу. Когда он произнёс последние слова, он подбежал к одной из лошадей и ткнул ей горящим факелом в морду. Испуганное животное рвануло в сторону, и всадник остался висеть. То же самое Мерлок проделал и с двумя другими конями.

Актис видела, как ужасно умирали римляне. Двое висели прямо, торжественно недвижно, лишь судорога пробегала по их телам, да чудовищно исказились лица. Один, под которым видимо слишком резко дёрнулся конь, качался из стороны в сторону, словно на качелях, на которых любят кататься дети в мартовские дни. Все трое отражались в глазах Актис, когда в них заглянул Венуций.

— Что ты скажешь теперь? — спросил король и крепко сжал руку девушки. — Ты всё ещё хочешь быть, с ними?

Актис молчала, потрясённая зрелищем смерти.

— Говори же! — крикнул ей Венуций. — Или они сейчас схватят тебя, и тогда будет поздно! Говори, ты согласна быть моей… женой, царицей, королевой? Отвечай!

Но Актис молчала, не в силах отвести глаз от качающегося висельника, который казалось, смотрел ей прямо в глаза.

Венуций был в отчаянии. Он уже полагал, что его пленница решила умереть.

— Скажи мне, что ты согласна! — в последний раз, чуть ли не простонал он, с такой силой сжав ей руку, что девушка поморщилась от боли.

Язык Актис словно одеревенел. Огромные глаза её смотрели на казнённого. Она хотела что-то сказать, но не могла. Вдруг Актис увидела, как у того, на которого она смотрела, вдруг что-то стало выползать изо рта: Что-то чёрное и огромное. Актис вдруг поняла, что это лезет язык у повешенного. Тут она не выдержала и, отвернувшись, спряталась на груди у ошеломленного Венуция. Губы её сами собой проговорили:

— Да.

— Что да? — спросил, не веря тому, что происходит, Венуций.

— Я согласна, — прошептала Актис.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Толпа варваров заняла всё место между храмом и хижиной Актис. Венуций шёл в сопровождении Пролимеха, и толпа расступалась перед ним, образуя широкий коридор. Король дошёл до дома, где находилась. Актис, тем самым, признавая, что берёт её в жены, а не в наложницы.

Британцы молчали, так как просто не знали, как поступить в подобном случае, когда брак совершается пусть даже по воле богов, но на представительнице их заклятых врагов — римлян. Это не укладывалось в их первобытном сознании. Конечно, были случаи, когда попавшие к бриттам легионеры становились членами племени, но только те, которые попали в плен не во время сражения, а много позже. Теперь женщина, взятая на поле брани в доспехах и шлеме, выходит замуж за короля. Но воля богов священна, и никто не вправе нарушить её.

Актис ждала с нарастающим ужасом, когда её настигнет очередной удар рока. Она горько пожалела о том, что проявила малодушие несколько часов назад, но прошлого не вернёшь.

Король вошёл к невесте в ту самую минуту, когда солнце позолотило верхушки деревьев.

Красота Актис в очередной раз поразила Венуция. В то же время он почувствовал почтение к этой женщине, которая досталась ему с таким трудом. По древнему обычаю король бригантов положил перед своей избранницей ветвь ясеня, обвитую гирляндой цветов, и по обычаю королей — свой искусной работы меч.

А ведь не прошло и полгода, как Актис вышла замуж за Клодия. Теперь опять схожая ситуация, и опять Актис не в силах противиться судьбе.

Не особенно сознавая, что она делает, Актис пошла навстречу королю. Тот взял её за руку и при полном молчании соплеменников повёл к храму. Актис чувствовала на себе взгляды варваров, которые, казалось, касались её тела и путались в её одеждах.

Торжественное шествие к храму продолжалось недолго, зато куда больше времени заняло обхождение святилища. В нём принимали участие только четверо: Актис и Венуций, Мэрлок и Вирка. Чтобы зайти в храм, нужно было семь раз обойти его по коридору, который был сделан из частокола и кольцом окружал священное место, в центре которого стояла прекрасная статуя Бригантин а перед ней Белый столб. Кроме этого коридора, храм ещё был окружён глубоким рвом, который был наполовину полон останками приносимых жертв, как животных, так и людей.

Когда Актис бросила взгляд в этот ров, то ей чуть не стало дурно от запаха идущего оттуда. Но через несколько шагов запах прекратился. Римлянка шла в сопровождении варваров и не знала, что ей делать. Вот она оказалась перед входом в храм. Там не было света и Актис, испугавшись мрака, остановилась. Венуций подтолкнул её, и девушка вошла внутрь. Здесь было темно, но не везде. В центре помещения горели несколько светильников. Они освящали статую женщины необычной красоты, а за её спиной возвышался белый, сделанный из цельного куска мелового известняка столб. Но то, что было рядом, увидеть было невозможно, так темно было в храме.