— Да не пытаюсь я ни за кого тебя выдавать! — говорит мне мама. — Просто Елене очень важно, чтобы ее приняли соседи теперь, когда она вышла за Алессандро.
— Вот пусть и идут на ужин.
— Франко хочет, чтобы ты пришла.
— Мам, я знаю, что он хочет, чтобы я пришла. Он много раз меня приглашал. И я всегда отказывалась.
— Но почему? Он такой красавец.
— Потому что… мама, я…
— Его уже нет. Он уехал. Ренато уехал и не вернется. Беатриче пригласила всю семью. И представь, как это будет выглядеть, если только одна ты не придешь.
Я сдалась. Если Елена и Алессандро хотят наладить отношения с жителями Гарибальди-авеню, я не стану им мешать.
Дверь нам открывает миссис Цоллерано.
— Входите-входите. Добро пожаловать!
Мистер Цоллерано забирает наши пальто. Из кухни выходит Франко. В руках у него поднос с бокалами. Первый бокал он протягивает моему отцу, потом раздает всем остальным. На нем синий саржевый костюм и серый шелковый галстук.
— Спасибо, что пришла, — говорит он, поравнявшись со мной, и тут же оглядывает меня с ног до головы: — Ты сегодня очень красивая.
— Спасибо. — Я беру бокал с подноса.
За столом я оказываюсь рядом с Франко. Разговор идет веселее, чем я ожидала. На угощение приготовлены курица и полента, салат, несколько видов сыра и эклеры с кремом.
Мужчины ушли курить в гостиную, а мы с Еленой предложили миссис Цоллерано помочь ей убрать со стола. Она удивляется, глядя, как быстро мы моем посуду. Когда мы уходим, Франко вызывается проводить нас.
Мы идем по Гарибальди-авеню мимо бывшего дома Ренато, и я снова вспоминаю о нем. Всю дорогу домой я молчу, а Франко разговаривает с Еленой. Наконец все заходят в дом, и мы с Франко остаемся вдвоем.
— У тебя прекрасная семья, — говорит Франко.
— И у тебя тоже. Передай спасибо своей маме: пирожные были просто чудо. Лучше чем в «Марчелле».
— Передам, — улыбается он. — А кстати…
— Только не говори, что опять хочешь пригласить меня на свидание?
— А ты опять откажешься?
— Скорее всего.
— Ну, давай я все равно попробую, а ты ответишь первое, что придет тебе в голову. Хочешь сходим как-нибудь в кино?
— Не знаю.
Франко качает головой и спускается с крыльца. Потом оборачивается и смотрит на меня.
— Ты все еще любишь Ланзару?
Его прямота застала меня врасплох.
— А что, заметно?
— Вообще-то — да. А я надеялся, что ты его уже забыла.
— Нет, не забыла и никогда не забуду.
— Никогда? — удивленно переспрашивает Франко.
— Видимо, ты никого не любил, иначе понимал бы, что любовь в две минуты не забывается.
Франко качает головой:
— Но я же не знал… Я видел вас тогда на фабрике, но не думал, что…
— Что ты не думал? И вообще, зачем ты за мной шпионил?
— Не шпионил я за тобой! Ты бы еще посреди фабрики стала с ним целоваться! Тоже мне начальница цеха!
— Что ты знаешь о моей работе? Что ты вообще знаешь об ответственности? — уже почти кричу я.
— Эй, хватит на меня орать! Это он тебя бросил, а не я!
Его слова причиняют мне боль, потому что я знаю: это правда. Я перевожу дыхание, успокаиваюсь.
— Прости меня, Франко. Прости, что я так сказала. Но ты бы тоже был злой и нервный, если бы все, чего тебе хотелось, было недоступно. Даже мелочи.
Я поворачиваюсь и собираюсь зайти в дом. Пора заканчивать этот разговор.
— А ты думаешь, у меня есть все, что я хочу? — тихо спрашивает он. — Я сегодня, между прочим, надеялся на поцелуй, но, кажется, теперь уже рассчитывать не на что.
Я гляжу на него с крыльца.
— Естественно.
Я отворачиваюсь, берусь за ручку и уже собираюсь открыть дверь, как Франко взлетает на крыльцо, притягивает меня к себе и целует. Его поцелуи не похожи на нежные поцелуи Ренато. Они такие страстные, что кажется, он мечтал об этом всю жизнь. Я не ожидала от него такой пылкости и не думала, что у него хватит смелости поцеловать меня против моей воли.
Вскоре он отпускает меня и спускается с крыльца.
— Это больше никогда не повторится! — кричу я ему вслед.
— Посмотрим, — говорит он через плечо, переходя Дьюи-стрит.
Часть вторая
1931–1966
Глава седьмая
Через несколько дней мне исполнится двадцать один год, и, хотя все подшучивают надо мной, что скоро я стану наконец совершеннолетней, больших изменений в моей жизни не предвидится.
Мама и папа теперь каждый январь уезжают в Италию, а к Пасхе возвращаются в Пенсильванию. Папа сдал ферму в аренду своим двоюродным братьям из Италии. Они платят ему ренту с земли и определенный процент от прибыли, которую приносит все хозяйство. Папе сейчас сорок восемь, а маме сорок шесть, им обоим нравится, что можно зарабатывать на жизнь, не поднимаясь на рассвете и не работая до самого вечера. В самом разгаре Великая депрессия, но, как это ни странно, наш тихий уголок она почти не затронула. Фабрика работает по-прежнему, а так как жители Розето привыкли сами выращивать фрукты и овощи, консервировать их на зиму, делать вино, привыкли держать коров и свиней, еды всем хватает.