— Ты должна плакать. Мой отец когда-то говорил мне, что детей надо учить всему, даже как скорбеть. Ты должна показать Селесте и Фрэнки, как надо воспринимать утрату.
— Они это знают лучше, чем я.
Папа не представляет, сколькому я научилась у своих детей. Они гораздо умнее меня, хотя и не подозревают, как глубоко я чувствую жизнь.
Мы подъезжаем к Розето. Холмы по краям дороги становятся изумрудными, и я понимаю, как появился тот Розето, в Пенсильвании. Те, кто построил его, с любовью воспроизвели свой родной город.
Мы проезжаем по главной улице, и меня не покидает ощущение, что я здесь уже была. Слишком все похоже. Похожи двухэтажные дома с балкончиками. Похожи и люди: темные волосы, сияющие черные глаза, резко очерченные носы. Кажется, что это все жители нашего Розето.
— Теперь понимаешь, почему мы ездим сюда каждый год? — говорит папа. — Тут все как в Америке, только тише.
— Да разве наш Розето такой шумный? — смеюсь я.
— А разве нет? Здесь до сих пор ездят на лошадях. Эта машина чуть не единственная в городе. — Папа останавливается у двухэтажного оштукатуренного дома. — Приехали. Это дом моего брата Доменико. Мы всегда живем у него, когда приезжаем сюда.
— Come stai! — Из дома выходит папин младший брат, крепкий мужчина шестидесяти лет с каштановыми волосами. — Нелла! — Доменико обнимает меня. — Agnese, vieni! — обнимает он маму.
Тетя Аньезе выходит из дома. Она моя ровесница, но выглядит лет на десять лет моложе. Ее черные волосы до плеч собраны в хвост, кожа бронзовая, на щеках легкий румянец. Она меня крепко обнимает.
— Нелла! — Из дома появляется их дочь Пенелопа. Ей около двадцати, и она красавица.
— Идемте в дом.
Тетя Аньезе берет мои чемоданы. Пенелопа проводит меня в гостиную — огромную комнату, расчерченную полосками солнечного света, бьющего сквозь ставни. Она ставит чемоданы на пол и оглядывает меня с ног до головы. Я снимаю шляпу, затем перчатки.
— Тут вам не нужны ни шляпа, ни перчатки, — с улыбкой говорит она. — Надеюсь, у вас есть юбка и сандалии.
— Есть.
— И чулки тут не нужны.
— Понятно.
«Ну вот, приехали, — думаю я. — Хорошее начало путешествия». Я привезла с собой целый чемодан новых вещей: два саржевых костюма, платье из шерсти букле и множество новых чулок. Единственное из моего гардероба, что не будет смотреться здесь претенциозно и неуместно, — черная хлопковая юбка и белая блузка.
Над камином висит зеркало. Я гляжусь в него. В детстве у меня была копна вьющихся волос, сейчас я их старательно распрямляю, чтобы они нормально лежали при стрижке «паж». К счастью, я пошла в отца, и у меня еще нет седых волос. Но в этой новой для меня комнате, при новом освещении я вижу, что моя прическа меня старит. Я провожу руками по лицу. Пудра слишком розовая, и от нее я кажусь еще старше. Морщин на лице почти нет, но в целом я произвожу впечатление строгой, властной женщины. Тонкие морщинки на лбу лежат так, что кажется: я на всех смотрю сверху вниз. Поджатые губы заставляют думать, что я все знаю лучше других. Мне вдруг становится противно, и я отворачиваюсь. Все, что говорила обо мне Селеста, верно. Я всего лишь фабрикантша, помешанная на росте доходов. Что со мной случилось? Куда делась та девочка, которая больше всего на свете любила читать, которая считала, что главное — воображение? Почему я позволила ей превратиться в это?
Раздается стук в дверь.
— Войдите, — говорю я.
Входит Аньезе. Я отворачиваюсь.
— Что с тобой? — подходит она ко мне.
— Не знаю.
— Расскажи мне.
Она обнимает меня. Не знаю почему, но ее доброта так трогает меня, что я начинаю плакать. Слезы подступают толчками, откуда-то из глубины, и наконец проливаются обильным дождем. Мой муж, наша совместная жизнь, наше будущее, моя молодость — куда это все делось? Все накопившееся горе изливается из меня вместе со слезами. Я пытаюсь приглушить рыдания и не могу.
— Поплачь, поплачь, — говорит она.
Впервые с тех пор, как увидела Франко на полу фабрики, я зарыдала.
Когда я просыпаюсь, гляжу на будильник и не верю своим глазам. Полдень! Я проспала двенадцать часов. Вокруг тишина, слышно только, как занавеска легонько постукивает о подоконник. Папа прав: тут очень тихо. Я иду в ванную. Набираю горячую воду, погружаюсь в нее. Не знаю почему, но мне вдруг становится легко и спокойно. Мне кажется, что я плыву. Неудивительно, что все испугались за меня, когда я не плакала о Франко. Слезы приносят огромное облегчение.
Одевшись, я спускаюсь в гостиную. К моему удивлению, в доме никого нет. Странно, ведь почти обед. Я выхожу из дома, прохожу до конца улицы. Вокруг много людей, но никого из них я не знаю. Наконец замечаю Аньезе и Пенелопу — они идут мне навстречу с какими-то свертками в руках.