— Саш, я не понимаю, у тебя фобия — ты боишься будущих тещ? — пытаюсь вызвать его на откровенный разговор, добавив в голос порцию иронии.
— Нет, — коротко отвечает он.
Кожей чувствую, как он раздражен темой разговора, но всячески пытается скрыть свое состояние.
— Тогда что? Мама хочет понять, в чем причина: почему я никак не представлю ей своего избранника? Да и я, честно говоря, тоже не понимаю! Чего ты боишься, Саш? Моя мама сама добрая и лучшая на свете.
— Я пока не готов.
Вот и весь ответ.
— Что ж, я уважаю твое мнение. Нет, так нет, — пожимаю плечами.
Я обижена и не понимаю, почему он пренебрегает знакомством с моей мамой. Если бы была жива бабушка, то сказала бы, что Саша не готов к серьезным отношениям. Вот и вся недолга. Но мы жили вместе и строили планы на будущее — разве это не серьезные отношения? Что тогда есть они?
Я заметила, что когда понервничаю, то опять начинаются проблемы с ногами — немеют, покалывают, холодеют и не слушаются. Уделять должное внимание своим симптомам у меня опять нет времени, да что там — желания. Отмахиваюсь от головной боли, выпив «Нурофен». Не настораживаюсь даже тогда, когда не могу встать с первой попытки из кресла, просидев в нем за работой два часа. Я была ослеплена любовью и своими динамично развивающимися отношениями, и меньше всего на свете мне хотелось болеть. Но коварная болезнь развивалась у меня внутри и однажды ударила по организму во всю мощь…
В тот день я как обычно выбралась в супермаркет за продуктами. Всегда хожу по магазинам сама. Ибо если попросить об этом Сашу, то непременно чего-то из списка будет не хватать. А еще он берет первые попавшиеся продукты, не особенно смотря на цену. Так, у него в корзине может лежать дорогущий сыр с голубой плесенью рядом со спредом, который он принял за сливочное масло, не изучив этикетку; филе красной рыбы может соседствовать с колбасой отвратительного качества. Поэтому я отстранила Сашку от обязанности закупать продукты.
Уже на обратном пути я пожалела, что набрала слишком много еды, и теперь было тяжело нести пакеты. Лифт, как назло отключили, а моя квартира, на минуточку, на девятом этаже. Пыхтя и проклиная управляющую компанию за безалаберность, поднимаюсь по лестнице. Каждый пролет отдыхаю. На шестом этаже понимаю, что ноги подкашиваются, а силы покидают мое тело. Первыми летят вниз увесистые пакеты с овощами, затем оседаю я. Моих ног как будто нет. Снимаю кроссовок и шевелю пальцами — ничего не чувствую! Страшно. Хочу достать телефон и набрать Саше, лихорадочно хлопаю себя по карманам и вспоминаю, что мой iPhone остался дома на подзарядке. Яйца разбились и потекли по ступенькам, да и черт с ними! Не могу встать без посторонней помощи — вот что главное сейчас. Хватаюсь за перила и пытаюсь подняться, но ноги не желают выполнять приказы своей испуганной хозяйки. Сижу и реву в пустом подъезде. Даже позвать на помощь некого — будний день, все соседи на работе. Как назло у нас нет в доме бездельников, все при деле. Массирую ноги, чтобы вернуть им былую чувствительность. Со злости щиплю себя за икры и ничего не ощущаю! Лицо уже мокрое от слез, джинсы в пыли, которую я собрала со ступеней, повсюду разброшенные продукты и порванный пакет — хороша же картина!
— Помогите, хоть кто-нибудь!
Меня нашла соседка. Женщина ахнула, но быстро сориентировалась в ситуации и вызвала неотложку. Я попала в руки опытным медикам и вот тут-то мой персональный ад начался…
Сотня анализов, МРТ, исследования, консультации, консилиум врачей и пожилой профессор выносит вердикт: рассеянный склероз. Сначала ничего не понимаю, ну подумаешь диагноз, сейчас лечат все и везде. Неприятно, но не смертельно. Но потом, когда нахожу информацию в интернете про свою болезнь, паника овладевает мною. Рассеянный склероз не имеет никакого отношения к старческой забывчивости. Эта болезнь совершенно иного формата. Это хроническое, прогрессирующее и неизлечимое заболевание ЦНС, которое приводит к тяжелой инвалидности за счет параличей, поражения мозжечка, нарушения зрения и психики. При развитии рассеянного склероза иммунные клетки начинают атаковать оболочку нервных волокон, так называемых миелин. Без миелина нервные окончания хуже проводят сигнал и начинают «замыкать», что приводит к разным последствиям от легкого онемения конечностей и до паралича и полной слепоты. Эффективных способов лечения данной болезни еще не придумано.
Шок, паника, боль, проклятия всемогущим Небесам… За что? Почему?
Это не лечится! Это на всю жизнь! Я стану инвалидом и никогда больше не смогу ходить! Сначала превращусь в сумасшедшую и слепую тетку, а затем и вовсе стану овощем и умру… Вот такой невеселый интернет прогноз. Никогда, слышите, никогда, «не гуглите» свои симптомы во всемирной паутине! Доверяйте только мнению своего лечащего врача.
Рассеянный склероз! Отныне это жуткое словосочетание набатом бьет в моей голове, не замолкая ни на минуту. Я снова в больнице, теперь уже с точным устрашающим диагнозом, и не хочу возвращаться домой, ведь там мой любимый. Как я ему все объясню? Как рассказать человеку о том, что у нас с ним теперь нет никакого будущего? Все перечеркнуто красной жирной линией моей ужасной болезни. Никаких жертв принимать я от него не стану, если вдруг Саша надумает проявить выдержку. Он молод и найдет себе достойную спутницу. А что до меня… То какая разница, как доживать эти последние дни?
Саша, как мог, пытался утешить меня, но сталкивался с моей очередной истерикой. Для него эта ситуация тоже была не из легких. Я стала с ужасом замечать, что вместо любви, теперь в его глазах плескалась жалость ко мне. Это и есть конец.
— Что, неприятно спать с инвалидом? — спрашиваю его зло утром, когда обнаруживаю, что Саша ночевал на диване.
— Алена, пойми, я не могу спать, когда ты ворочаешься и поскуливаешь всю ночь. Мне нужно на работу, — спокойно объясняет он.
— Ну и катись на свою чертову работу! А я здесь останусь подыхать в одиночестве, — снова завожусь я. Ощущаю смертельную усталость от недосыпа, но и спать не могу, нервная система дала сбой.
— Пожалуйста, прими лекарства, которые тебе прописал врач.
— От них мне не станет легче. Меня мутит, понимаешь? Все время мутит от себя, от тебя, этих дорогущих лекарств! Мне уже ничего не поможет, слышишь?! — бьюсь в кровати, как рыба, выброшенная на берег.
— Не говори так, — гримаса боли искажает Сашкино красивое лицо.
Не произнеся больше ни слова, прячусь под одеялом и не высовываюсь до тех пор, пока не хлопает дверь.
Пока я еще могла вставать и немного ходить, но все реже делала это — не было желания. После утреннего разговора с Сашей и ночного бдения поймала себя на мысли, что хочу проглотить все свои дорогостоящие лекарства — горстью. Кое-как встала и выбросила их в окно. Так-то лучше.
Мои истерики прекратились, а на смену пришла апатия. В нашей семье пропали завтраки, обеды и ужины. Я лежала весь день в постели, изводила себя депрессивными мыслями, изучала свой диагноз и понимала, что никакого спасения нет. Пыталась встать и пойти, но, не пройдя и двух шагов, падала на пол и ревела навзрыд. Болезнь прогрессировала и доводила меня до сумасшествия.
Саша приходил с работы, грустно вздыхал при виде меня, беспомощно лежащей в постели, с грязными колтунами на голове, и шел самостоятельно готовить ужин. Иногда находил меня лежащей на полу. После очередной попытки ходить, у меня уже не было сил подняться и лечь обратно в постель. Он поднимал меня на руки и нес, а я испытывала отвращение к себе за свою беспомощность. И злость на Сашу за то, что ему приходится со мной нянчиться, вместо того, чтобы заниматься любовью.