— Иногда разговоры по душам приносят больше удовольствия, чем секс. Спасибо тебе, Алена.
— За то, что не воспользовалась ситуацией и не соблазнила тебя? Брось, Марк! Секс — это ведь не главное удовольствие в жизни.
— Что ты говоришь? — изумляется финн, — Может, ты асексуальна? — он приподнялся на локтях и с подозрением на меня уставился.
— Я? Вовсе нет! — мое самолюбие было уязвлено до крайности.
— Так докажи это!
— Хм… У тебя есть медленная музыка?
Не вставая с пола, Марк дотянулся до пульта и включил одну из моих любимых песен. Это Ignis «Rompasso». Я принялась двигаться в танце, забыв о больных ногах. Алкоголь не только раскрепостил меня, но и на время позволил почувствовать себя здоровой. Завтра будет плохо, но сегодня-то хорошо!
Я встала перед Марком и принялась извиваться, как змейка, пристально смотря в его расширенные от удивления глаза. Делая плавные движения, снимаю футболку, и остаюсь в кружевном красном бюстгальтере. Мне не стыдно — текила искоренила во мне это жалкое чувство. Мои соски твердеют и просвечиваются через тонкую ткань. Вкладываю в танец всю свою страсть и артистизм, как будто это последний танец в моей жизни. Поворачиваюсь к Марку спиной и, призывно смотря на него через правое плечо, плавно снимаю джинсы. Рукой взбиваю распущенные волосы и продолжаю двигаться. Песня начинается сначала. Чувствую себя легкой, невесомой, соблазнительной. Горящие глаза Марка ревностно следят за каждым моим движением. Еще немного безумства и я устаю, валюсь рядом с ним на пол и весело смеюсь. Марк подминает меня под себя и впивается в рот поцелуем. Руки его шарят по моему полуобнаженному телу, он стаскивает с плеча лямку бюстгальтера, и поцелуй переносится на мою обнаженную грудь. Выгибаюсь и закусываю губу. Нужно остановиться, пока не поздно…
Кое-как выпроставшись из-под его тела, переворачиваю Марка на спину и сажусь на него сверху.
— Хватит, Марк. Мы не должны этого делать, — говорю ему, проникновенно глядя в его лихорадочно сверкающие глаза.
— Я хочу тебя! — отвечает он, прижимая меня к своему твердому естеству.
— Зоя скоро вернется. Она тебе и не помышляла изменять. Нет нужды мстить ей той же монетой.
— Но я хочу тебя не из мести Зое, а просто потому, что мне нравится твое тело. Ты так классно танцевала, с такой душой, что я подумал, что тоже тебе небезразличен.
— Так и есть. Но я никогда не буду третьей в чужих отношениях. Никогда! У меня есть гордость, можешь себе представить?
— Алена…
— Тссс — прикладываю палец к его губам и, опустившись вниз, покрываю поцелуями его грудь, а затем резко встаю и одеваюсь.
— Что ты делаешь? — жалобно стонет Марк, — не оставляй меня в таком состоянии.
— Справишься. Уже почти рассвело. Скоро вернется твоя Опасность, все будет хорошо. Верь ей, Марк.
— Я верю тебе.
— Марк, только один вопрос остался невыясненным. Почему ты не удивился тогда в ресторане при первой встрече тому, что я приехала в инвалидном кресле?
— Потому что я наблюдал за тобой с самого начала, как только тебя привезли на пляж.
Я опускаю ресницы и улыбаюсь.
— Прощай…
— Не уходи… Аленка, стой.
Выхожу из дома, и наблюдаю самый красивейший рассвет в своей жизни. И я безумно счастлива в этот момент потому, что поняла, что навсегда освободилась от прежних чувств к Марку. Это чувство безграничной свободы, наверное, то же самое чувствуют люди, которых только что выпустили из длительного тюремного заточения.
Глава 17
Несмотря на весь страх, я горжусь собой —
такой, какова я есть. Потому что, наконец, мне
стало понятно, что я — не отброс общества, а
глубоко чувствующий человек в жестоком мире.
(Гленнон Дойл Мелтон)
Через два дня я снова наведываюсь в реабилитационную клинику. Сначала хотела послать к черту наш с Зойкой договор, но совесть почему-то не позволила. Я разыскала Яниса и окольными путями расспросила его о новом пациенте.
— Крэйзи русский! — воскликнул врач, — он постоянно воет, как голодный волк. Стоит кому-то из медперсонала к нему зайти, как он поднимает вой. Мы не сможем ему помочь, пока он нас к себе не подпускает. На снимках компрессионный перелом позвоночника поясничного отдела. Это не слишком серьезно, есть 90 % шанс на скорое восстановление, но этот русский не верит нам, обвиняя во лжи, утверждает, что мы все здесь подкуплены. Может, ты поговоришь с ним? Вы русские — загадочные души. Быть может, найдете общий язык.
— Хорошо, Янис, я загляну к вашему проблемному пациенту, — обещаю я.
— Как насчет кофе? — кричит мне вслед, но я предпочитаю сделать вид, что не расслышала.
Стучу в дверь своей бывшей палаты. Тихо, и едва слышно работает телевизор.
— Можно? Только не надо выть, я пришла не лечить тебя, — предупреждаю заранее.
— Да? — заинтересовался Артем, отрывая взгляд от экрана, — а зачем тогда?
— Просто поговорить. Хочешь, почитаю тебе свой дневник? Я всегда его ношу с собой в сумке.
— Меня не интересуют твои девичьи секреты.
— Можно, я присяду? Не могу долго стоять — ноги слабые.
— Садись, — пожимает он плечами и демонстративно отворачивается к экрану телевизора, по которому транслировали бой.
Сидя в кресле, пользуюсь случаем и рассматриваю парня. На вид ему лет 25–26, русые короткие волосы, пронзительные голубые глаза, правильной формы нос, с кривой, конечно же, перегородкой, и точеный подбородок. Черт, да Зойкин чемпион действительно красавец! Если бы кому-то пришло в голову исследовать лицо Артема по древнегреческому принципу золотого сечения, к которому так стремятся многие звезды, то результат был бы ошеломительным. Черты лица у Калачева правильные, один царский подбородок сведет с ума любую женщину.
Молчу, пока он снова не переводит на меня взгляд.
— Я весь внимание.
— Ты сейчас должен быть там? — киваю я на экран.
Артем сжимает руки в кулаки так сильно, что белеют костяшки пальцев, а потом резко ударяет кулаком в стену. Я вздрагиваю, стена, к счастью, не пострадала.
— Я рассчитаюсь с этим ублюдком, который запрещенным ударом уложил меня на лопатки и сломал позвоночник. Я отправлю его в нокаут, и сделаю так, чтобы на больничной койке оказался он, а не я, — зло говорит Артем.
— Конечно, рассчитаешься, — спокойно отвечаю, — но сперва тебе нужно выйти отсюда на своих ногах. Доктор Кесиди сказал, что ты не желаешь лечиться, зачем тогда сюда приехал? Можешь не отвечать. Знаю, что тебе сейчас все равно, где лежать, душой ты находишься в другом месте — в восьмиугольнике. У всех нас, кто сюда попал, есть только один шанс на выздоровление. И ни врач, ни медсестра, ни реабилитолог тебе не смогут помочь, пока ты сам не захочешь восстановиться. Два года я жила в инвалидном кресле, пока не сказала себе: «С меня хватит! Это мое тело и только я одна могу помочь себе выздороветь».
— Твой дневник такой же нудный, как и твои высокие речи?
— И это мне знакомо, — с грустью улыбаюсь, — я так же не воспринимала рациональные идеи, которые мне подкидывали со стороны. Все казалось утопией. Я могла бы встать на ноги еще год назад, но, как и ты, предпочитала лежать и плевать в потолок, целыми днями грустить о том, что любимый человек меня бросил, я никому не нужна и будущего у меня тоже нет.
— Откуда ты знаешь, что меня бросили?
— Это же очевидно.
Артем промолчал, насупившись, продолжая краем глаза следить за боем.
— Ты выступаешь под эгидой UFC?
— Не выступаю, а выступал, — поправил он, — но я больше никогда не вернусь в клетку. На чем основан твой интерес и знания о боях?
— Друзья из моей прошлой жизни за бокалом пива делали ставки, кто одержит победу в очередном бою: Хабиб Нурмагомедов или Конор Макгрегор, — пожала я плечами.