— Генри, как я могу тебе это пообещать, если нас видят вместе? Во всяком случае, от меня точно не узнает никто, я не из болтливых.
— Никаких интервью журналистам, никаких фото в Инстаграм и любые другие социальные сети, вообще ничего такого, чтобы могло навредить моему имиджу. Ты можешь мне это обещать?
— Конечно!
— Тогда подпиши этот договор, — безапелляционно заявляет Генри и подает мне тощую папку.
— Подписать, не читая? — изумлюсь я.
— Ну я же сказал тебе, о чем он, — напускает туману Гаррисон.
— Нет уж, меня на мякине не проведешь. Сначала изучу, потом поставлю подпись, — а он хитер, надо признать. Была бы я чуть глупее, подмахнула бы контракт после первой томной улыбки, адресованной мне, не задумываясь о последствиях.
Спустя некоторое время мы уже под крепким градусом. Генри не только напился сам, но и напоил меня. Вот тебе и мартини… Кажется, сплетни про его пристрастие к алкоголю небеспочвенны. Договор перекочевал ко мне сумку, и мне не терпелось, наконец, добраться до него.
Возвращаемся в Санта-Монику на такси и страстно лобызаемся на заднем сидении. Руки Генри свободно путешествует по моим ногам и нагло проникает под платье.
— Напился — веди себя прилично, — закатываю глаза и шлепаю его по руке, косясь на апатичного таксиста.
Я была уверена, что Генри отвезет меня домой. Ведь контракт не подписан, и Звезда не может быть расслабленным вместе со мной. Вдруг коварная я растреплю все журналюгам. Конечно, ему проще подстраховаться подписью своей любовницы о том, что никому и никогда ни под какими пытками она не признается о том, какой Генри Гаррисон в постели, иначе придется выплатить громадную неустойку.
Неожиданно выяснилось, что мы свернули не туда и направляемся прямехонько в звездную обитель. Надеюсь, папарацци не дежурят возле его квартиры, иначе нас рассекретят раньше, чем я подпишу этот чертов контракт. Мы входим в холостяцкую обитель чудом никем не замеченные и не сфотографированные. Я с трудом передвигаю ногами — на этих красных туфлях слишком большой каблук. Генри меня галантно поддерживает, у него шаловливо блестят глаза, и я считаю его самым красивым мужчиной на свете.
Навстречу выбежал обрадованный Рой. Я присела перед ним на корточки и погладила его по медвежьей голове. Мне вдруг вспомнился стих Сергея Есенина «Собаке Качалова», и я, изменив кличку с Джима на Рой, с выражением продекламировала:
Дай, Рой, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видала я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Рой, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такой милою доверчивой приятцей.
И никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться….
На глазах у обалдевшего мистера Гаррисона я обнимаю его собаку и наглаживаю его толстую шкурку.
— Вот почему такие вещи, как поэзия Серебряного века приходят в голову только по пьяни? — удивляюсь я. — Хотя, лучше читать стихи, чем нести всякий романтический бред.
— Не приставай к Рою, он не понимает по-русски, — смеется Генри. — Это был русский стих, про собаку, да? Я тоже не понял ни слова, но почему-то впечатлен. Кажется, это грустный стих.
— Сейчас попробую перевести его для тебя. Это наш русский поэт написал — хулиган Есенин.
Я перевожу стихотворение на английский язык. Мистеру Гаррисону оно очень нравится, хоть и рифма безнадежно испортилась. Генри наливает нам еще выпить. Сидим на полу, на бежевом пушистом ковре и поглаживаем Роя. Наши руки встречаются, и от движения его нежных пальцев ползут мурашки по коже.
— Ну, до чего же ты милое создание, когда пьян, — едва сдерживаюсь, чтобы не потрепать его за щеки, как годовалого ребенка.
— Это ты, мисс Хелен, пьяна.
— Нет, я просто счастлива. Почему ты выбрал профессию актера? — интересуюсь я.
— Потому что мне это нравится. Началось все со школьного театра, где ставили пьесы. Я понял, что единственное, что у меня хорошо получается — это актерская игра. В самом начале своей карьеры я жил на чемоданах, практически без средств к существованию, ходил на кастинги и жил у друзей. Потом мне повезло — взяли в один сериал, благодаря которому я стал более ли менее известен. Роль, конечно, досталась не главная, и мне приходилось делать неприятные вещи, например, раздеваться догола для съемки постельных сцен, а их было немало. Это очень некомфортно. Но это не значит, что так будет продолжаться всегда. Теперь я сам решаю — раздеваться или мне нет. Знаешь, это абсолютная правда, что на одну удачную карьеру приходится тысяча сломанных судеб. Мне уже 35 и в моей биографии полно белых пятен, о которых я предпочел бы забыть. Мне повезло, я стал тем, кто есть. К своей славе я проложил долгий трудный путь и приложил немало усилий. Мои родные и близкие считали, что я занимаюсь ерундой, пока однажды не посетили съемочную площадку. Работа актером — это титанический труд, без преувеличения.
— Ты звезда, — восхищенно протягиваю я.
— А что такое, по-твоему, звезда? — два голубых глаза-озерца с хитрецой уставились на меня.
— Это люди, которые затягивают нас в экран. Мы смотрим на них, любуемся, хотим быть на них похожими. Или даже видим в них тех, кем хотели бы быть.
Генри ухмыльнулся.
— Многие деятели кино презирают свое работу, великолепно понимая, что играют всякую дрянь. Проклинают свою работу сценаристы, режиссеры, актеры и даже техники, и только большие боссы Голливуда всегда пребывают в отличном настроении. Им важно не искусство, им важна огромная касса после того, как фильм прокатится по миру. Кинематография — это бизнес, в котором крутятся огромные деньги. Выстреливает гораздо меньше фильмов, чем снимается. Но мне не на что жаловаться. На данном этапе я сам выбираю, в каких картинах мне сниматься.
— Твоя роль вытянет любой сюжет, — замечаю я.
— Многие так считают… Но они слишком приукрашают меня, идеализируют. Потом вдруг появляются фото в интернете, где я запечатлен под градусом. И начинается обсуждение и осуждение: «Гаррисон много пьет». Все мое окружение так же попадает под прицел фотокамеры. Все девушки, с которыми я когда-либо общался, неизменно подвергались публичной порке. Обсуждается все: ее внешность, недостатки, манера поведения и стиль одежды, происхождение. Это сложно. Несколько моих отношений заканчивались именно из-за этого — девушка не выдерживала пристального к себе внимания и обрывала связь. Я, как могу, держу в тайне личную жизнь, но иногда журналисты прибивают в ней брешь. Так и живем, мисс Хелен.
— Ты влюблялся ранее в актрис? — спрашиваю, мысленно обругав себя за бесцеремонные бестактные вопросы.
— Нет, никогда. Даже в юности не развешивал постеры со знаменитостями, — спокойно отвечает он, — они, как бы это сказать — ненастоящие. Практически все делали пластические операции на лицо или тело. Очень многие известные экранные мисс предлагали мне отношения для взаимного пиара. В начале своей карьеры у меня была парочка таких романов на публику. Мы подписывали контракт и появлялись вместе на людях, иногда был секс. Ничего хорошего, скажу я тебе, в этом нет. А вообще, мне кажется, что любви между мужчиной и женщиной не существует, и это все выдумки писателей романистов.
— Очень даже существует, — возражаю я, — просто тебе тяжело найти своего человека. Ты просто берешь то, что находится рядом с тобой. Разве не так? Они тебе улыбаются, ты принимаешь от них сигнал и действуешь. Тебе ранее приходилось завоевывать женщин?
— В юности. Когда я был неизвестный, безденежный симпатяга. Но ты права, Хелен, я не подхожу к женщинам и никогда не знакомлюсь с ними по своей инициативе. Они сами ищут со мной встреч. Как же мне это все надоело! Я хочу настоящую женщину, пусть не идеальную, хочу создать большую семью, такую же, как создали мои родители. А ты, Хелен, хотела бы огромную дружную семью?