Гуннхильд откинулась в кресле. Она вела разговор так спокойно, как только могла, чтобы нимало не задеть уязвленной гордости мужчин. Это ей неплохо удавалось. Трещина, чуть не прошедшая между братьями, похоже, закрылась. И все же королева не могла отогнать от себя ощущение, что случившееся было дурным предзнаменованием.
И снова ей предстояло плыть на корабле. Она уже заранее болела от этого.
Ветер завывал громче. Струи дождя грохотали по крыше. К этому звуку то и дело примешивался звонкий стук града по камням и дереву. Это была первая непогода за все тихое и плодоносное лето. Казалось, будто земля хочет стряхнуть их с себя.
XXIII
Они миновали пролив, носивший название Стринг, разделявший красноватые утесы островов Шапинсай и Мэйнленд, затем повернули на юг в Широкий залив к замыкавшей его гавани. Там многое изменилось — прибавилось домов и навесов, больше кораблей помещалось возле длинных причалов или покоилось на суше. С расстояния двух-трех миль донесся слабый звук рогов. Вдоль причалов заблестели искры — это солнечные блики играли на кольчугах и оружии.
Конец лета был на Оркнеях самым прекрасным временем года. С чистого неба, в котором неторопливо проплывали белые, как отмытая овечья шерсть, облака, лились солнечные лучи, отражаясь и дробясь на ласково плескавшихся волнах, с неуловимой быстротой менявших свой цвет с голубого на зеленый. Зелеными были и острова, вздымавшиеся над водой, окаймленные пенными полосами и окруженные множеством шхер и рифов. Сотни морских птиц, возбужденно крича, метались в потоке ласкового бриза.
Рагнфрёд, должно быть, дал приказ, так как его гребцы резко согнули спины, и корабль вырвался вперед, опередив остальные. Парус был опущен, но мачта стояла, и на ее верхушке висел белый щит. Остальные щиты, развешанные вдоль бортов, были красочными, мирными. Щуря глаза от ослепляющего блеска, Гуннхильд, находившаяся на корабле Гудрёда, подумала, что она могла бы выяснить, успокоились ли воины, выстроившиеся вдоль берега. Хотя ей становилось все труднее видеть вещи вблизи, то, что делалось вдали, она теперь видела все лучше и лучше. Иногда она задавалась вопросом, не означает ли это, что она начинает удаляться от земного мира к тому, что лежит за его пределами.
Гребцы оттабанили веслами. Длинный корабль Рагнфрёда остановился параллельно берегу в нескольких ярдах от причала. Рагнфрёд, возвышавшийся на носу, обнажил свою ярко-рыжую голову, замахал руками и крикнул. В ответ раздались приветственные возгласы. Человек, стоявший посередине, возле знамени, вышел вперед, тоже крикнул в ответ и сделал приглашающий жест. Этого сына Гуннхильд здесь хорошо знали.
Снова дома, с мрачной насмешкой подумала она.
Корабль подвинулся к свободному причалу. На берег перебросили швартовые канаты, множество рук протянулось, чтобы зачалить их за тумбы; тут же был спущен трап. Рагнфрёд сошел на причал. Предводитель встречавших пошел ему навстречу. Они подали друг другу руки и обменялись несколькими быстрыми отрывочными фразами.
Следом и Гудрёд подвел к причалу свой корабль. Судно было переполнено, и Гудрёду пришлось проталкиваться к матери.
— Ты пойдешь рядом со мной, мать, — сказал он.
Она восприняла эти слова как дыхание тепла после холодных ветров, еще более холодных вод и летящих по ветру клочьев пены. Да, они совершили плавание быстро, но лишь потому, что не взяли c собой ни одного тихоходного корабля. На борту кнарра у нее было бы, по крайней мере, пусть сырое и тесное, но убежище. Здесь для нее лишь ставили круглую занавеску из парусины, за которой она могла пытаться спать или делать то, без чего нельзя было обойтись. Моряк опорожнял ее горшок за борт; он старался ничего не говорить и не смотреть на нее.
Ладно, она могла бы пойти и на большие неудобства, лишь бы не оказаться пленницей Хокона. Он мог бы убить ее. Или приказать постоянно держать ее под стражей, что было бы даже много хуже.
— Это мило с твоей стороны, Гудрёд, — сказала она.
— Нет, это просто честь, которая принадлежит тебе по закону. Ярл должен с самого начала знать, что ты его королева.
Ее одежда была липкой, неряшливой, вонючей. Платок был не лучше. Она открыла сундук и вынула плащ алого шелка с капюшоном, отороченным куньим мехом, и серебряную брошь в виде дракона, накинула плащ и застегнула его под горлом. Гудрёд ждал, улыбаясь. Он поддерживал ее за руку, пока она спускалась по трапу, а на причале взял мать под локоть.