Возмущенный как тоном письма, так и его неслыханным по дерзости содержанием, герцог Веллингтон ответил, что ему стоило немалых трудов убедить его королевское высочество в том, что это всего лишь «частное и конфиденциальное послание», которому не стоит придавать большого значения. А еще лучше сделать вид, что такое письмо «вообще никогда не было написано».
Разгневанная отказом и поощряемая Джоном Конроем, герцогиня Кентская немедленно отправила выдержанный в резких выражениях ответ, в котором заявила, что находит должность регента весьма утомительной и скучной, но все-таки по-прежнему будет выполнять свой долг матери и воспитательницы юной принцессы ради ее же блага.
Ответ герцога Веллингтона был написан в насмешливом тоне, однако на сей раз он не преминул напомнить герцогине, что и впредь будет советовать королю делать все возможное, чтобы не создавать впечатления, будто вокруг королевского трона существуют «партия или отдельные личности, оказывающие влияние на судьбу страны». Кроме того, он добавил, что это могло бы нанести определенный вред интересам герцогини и ее дочери. Глубоко оскорбленная таким отношением к своему наставнику и преданному другу, герцогиня отказалась принять герцога Веллингтона, когда тот предложил принести ей проект закона о регентстве, и отправила его к Джону Конрою. После этого она еще долгое время наотрез отказывалась встречаться с герцогом с глазу на глаз.
Закон о регентстве, представленный в парламенте лорд-канцлером, был принят во время правления кабинета лорда Грея, сменившего на этом посту герцога Веллингтона в ноябре 1830 г. В нем действительно предусматривалось введение регентства герцогини Кентской в случае преждевременной смерти короля Вильгельма IV и до восемнадцатилетнего возраста принцессы Виктории. Депутаты палаты общин не оспаривали этого решения лордов, так как пришли в ужас от одной только мысли, что ненавистный, пользующийся дурной репутацией герцог Камберлендский может предъявить свои претензии на престол и попытается добиться совместного регентского правления с герцогиней Кентской. Когда герцогине сообщили о решении парламента, она с трудом сдержала слезы и заявила, что лично для нее это самое радостное событие с тех пор, как умер ее несчастный муж.
И все же весьма благополучное урегулирование проблемы регентства и даже назначение официальной английской наставницей юной принцессы герцогини Нортумберлендской не способствовали улучшению отношений между герцогиней Кентской и королевским двором. Эти отношения только усугублялись из-за негативной реакции герцогини на положение незаконнорожденных детей короля и политических разногласий. Дело в том, что король и его супруга Аделаида были убежденными тори и оказались в оппозиции к предлагаемому лордом Греем законопроекту о реформе, который премьер-министр пытался провести через парламент. Герцогиня Кентская, следуя политическим пристрастиям своего покойного мужа, всячески поддерживала партию вигов и всегда приветствовала появление их лидеров в Кенсингтонском дворце.
Семейные споры и разногласия еще больше усилились, когда король предложил изменить имя принцессы Виктории на английское. С одной стороны, герцогиня страшно обиделась, поскольку ее дочь была названа в честь матери, а с другой стороны, она поняла, что оба имени — Александрина и Виктория — выбраны без ее непосредственного участия и. фактически навязаны прежним королем, и поэтому признала, что они являются чужестранными и не совсем «соответствуют нашим национальным чувствам». В конце концов она согласилась с доводами короля, однако некоторое время спустя все же передумала и стала настаивать на прежнем имени. Король был крайне разочарован ее непоследовательностью и продолжал настаивать на том, что имя Виктория не соответствует христианским традициям Великобритании. Вместо него он предложил назвать принцессу Елизаветой, однако герцогиня наотрез отказалась даже обсуждать это.