Однако у МакКензи было здесь иное дело, нежели смотреть, как Турпин расправляется с сотней крыс.
Нет.
Как ему сказали, здесь, куда приходят ставить на Крысобоя, он найдет Эгга. Наконец-то. Того Эгга, который исчез сразу после скандала с Хастингс; на которого он потратил месяцы, пытаясь напасть на след.
Того, кто будет здесь сегодня, как сказал осведомитель, в эту самую ночь.
Хорошо, если это так, подумалось ему.
Внутри подвала он увидел целое море блестящих цилиндров — джентльмены пришли поучаствовать в игре, некоторые держали у лица носовые платки. Дым висел в воздухе плотными серыми слоями, однако не мог перебить зловоние от мочи, грязи, псов и человеческого пота, а прежде всего — от крыс. Тех крыс, которые предназначались для арены, еще не принесли, но их запах наполнял все помещение. Их поймали в сточных ямах и дренажных канавах, и от них шла такая вонь, что при первом же вдохе МакКензи с большим трудом сдержал позыв рвоты. Теперь он надеялся, что уже привык, пока спускался по лестнице, однако стоило ему лишь переступить порог подвала, как от запаха он пришел просто в оцепенение; судорожно сунувшись в карман за платком, он прижал его к носу, глаза же изучали помещение, выискивая фигуру осведомителя. Он инстинктивно ссутулился, защищая мозг от грохота барабанов, будто вынимавших последнее дыхание из груди своим ритмичным, дикарским звуком, подстегивавшим лихорадочное состояние толпы и собак Стучали несколько негров, облаченных в белые рубашки и кепи: сгорбившись и гримасничая, они трудились над своими барабанами, по лицам катился пот, руки молотили так, будто они не играли, а старались пробить свои инструменты насквозь. Темный, яростный грохот.
Боковые стороны и угловая часть помещения оставались в темноте. Потрескивавшие газовые рожки освещали только середину, где была устроена арена, огороженная деревянным барьером. Возле кольца арены стоял пес — Турпин, стало быть. Опираясь передними лапами на стенку загородки, он заходился лаем, хотя из-за грохота барабанов, криков распорядителя и усилившегося гула голосов, делавших ставки, МакКензи едва мог его слышать.
Шум еще больше усилился, если такое было вообще возможно, когда сквозь толпу стал прокладывать себе путь мальчик с корзиной, похожей на ту, в которой перетаскивают кур. Вместо них в ней были, однако, крысы. Корзина раскачивалась так, будто внутри двигалось какое-то одно крупное животное. За первым мальчиком шел второй, тоже неся корзину. На какой-то момент МакКензи приковался взглядом к крысам, толкавшимся внутри корзин, и на краткий миг он почувствовал, что одна из них поймала его взгляд и быстро обнажила зубы, а глаза ее блеснули.
Он был так ошеломлен, что секунду-другую не замечал, как с другой стороны арены ему махал рукой какой-то джентльмен; наконец, краем глаза он зафиксировал это повторяющееся движение и махнул в ответ, узнав своего осведомителя; с трудом протиснулся к нему сквозь толпу: сделать это было непросто из-за нараставшего вокруг возбуждения.
— Привет, МакКензи, — прокричал человек, которого звали Кадди и который терпеть не мог свое полное имя, Катберт. Он стоял у самого края арены, и МакКензи придвинулся вплотную к нему, чем вызвал неудовольствие его соседа, нетрезвого господина, которого МакКензи быстро утихомирил, бросив тому один-единственный взгляд.
— И ты здравствуй, Кадди, — прокричал он в ответ. — Как наш друг, мистер Эгг?
Кадди ухмыльнулся и ткнул пальцем во второго из мальчиков, державших корзины с крысами и уже придвинувшихся к арене с той стороны.
— Он там, мистер МакКензи, — сказал Кадди (голос его звучал как ржавая пила). — Ваш мальчик Эгг прямо напротив вас.
«Неплохая работа, — сказал МакКензи, передавая осведомителю деньги. — Что тебе известно о нем?» Он задал вопрос, а сам рассматривал того, чье прозвище было Эгг. Мальчики уже поставили корзины на деревянный барьер. У противоположного края распорядитель держал Турпина, ухватив его за ошейник. Задача, судя по всему, не из легких: пес лаял и рвался вперед так, что на шее у него выпирали вены.
— Не так уж много, сэр, — проскрипел Кадди, — разве что говорят, будто у него на лице часто появляется такое выражение, будто за ним гонятся, а еще говорят, было такое дело — когда он перебрал эля, то рассказывал о хозяйке, которая умерла, а она была так добра к нему.
— Ага, все это не лишено смысла, — сказал МакКензи, но негромко, не для ушей Кадди, который заговорил снова.
— И еще кое-что.
— Давай.
— Говорят, что однажды он выпил немного больше обычного и толковал о темных силах, проникших в самые высокие слои общества.
— Постой, извини. Ты передал точно? Именно темные силы?
— Точно так, сэр, точно так.
— Он говорил подробнее?
— Что, сэр?
— Он упоминал какое-нибудь особое воплощение этих темных сил? Например, призраков?
— Призраков?
— Зомби. Недочеловеки, живые мертвецы.
Кадди искоса глянул на МакКензи. «Ну вы и сказали… на ночь глядя упоминать такое…»
— Так он упоминал или нет?
— Нет, будь я проклят, сэр, простите мой треклятый язык, по-французски не обучен, — он все еще тряс недоверчиво головой. — Я вас умоляю… Живые мертвецы…
Не так уж это невозможно, как ты считаешь, Кадди, думал МакКензи, мысленно возвращаясь к тому предмету, который с некоторых пор находился у него в руках. Кадди между тем указал на Эгга.
— Не кажется ли вам, мистер МакКензи, что стоит попробовать переговорить с ним до начала боя, — прокаркал он. — Может, захотите рискнуть поставить на старого Турпина. Он прославился тем, что…
— …что загрыз сто две крысы за пять с половиной минут, Кадди, я знаю.
— Это самый впечатляющий итог, сэр, — ухмыльнулся тот. — И мне приятно сказать, что я был тогда тут и видел этот рекорд, сэр. До трех крыс зараз он убивал. К тому времени, когда все кончилось, арена была похожа на что-то невообразимое, будто ее закидали земляничным джемом вперемешку с волосами и мясом.
Теперь настал черед МакКензи покоситься на Кадди, который подмигнул ему в ответ.
— Сейчас начнется, однако должен сказать вам, если призадуматься, они ведь могут быть жутко злобными, эти крысы. Когда их загоняют в угол, они дорого продают свою жизнь, и это уже стоило старине Турпину одного глаза.
— А какова твоя ставка? — спросил МакКензи.
— Пятьдесят к пяти, сэр. Рискнете присоединиться ко мне?
— Большое спасибо, Кадди, но я здесь по другому делу, и мои риски связаны с юным мистером Эггом.
Тут грохот барабанов возрос до неимоверной степени, сотрясая все вокруг. Многие в толпе закрывали уши ладонями, однако ухмылялись, зная, что означало это усиление звука: крысиное ристалище начиналось. Барабаны внезапно умолкли, их какофонию сменил шум иного рода: собравшиеся стали кричать и жестикулировать, деньги переходили из рук в руки. Эгг и другой мальчик открыли корзины, вывалив содержимое внутрь загородки (МакКензи не отрывал взгляда от Эгга, заметив, как глаза мальчика с опаской бегают по сторонам). Крысы сбились в кучу на одну сторону арены и застыли черной, маслянистой кучей у стены: они отчаянно пытались отодвинуться как можно дальше от лязгающих челюстей Турпина — тот так натягивал поводок, что распорядитель, державший его, от напряжения приоткрыл рот, обнажив крупные зубы.
Затем распорядитель притянул пса, насколько можно было, к себе, всем своим видом демонстрируя важность наступающего момента.
— Лондон, ты готов поставить на Крысобоя? — воззвал он.
Толпа закричала «да». МакКензи, захваченный происходящим, обнаружил, что кричит вместе со всеми.
— Не слышу, — подзадорил распорядитель. — Я сказал, Готовы… Вы… Поставить… на Крысобоя?
Вырвался уже не крик, а вопль.
— Пять, — начал он обратный отсчет.
Крысы, вся их сотня, визжали и царапали когтями деревянную обшивку: каждая, работая когтями, пыталась влезть наверх воняющей кучи, чтобы убежать.
— Четыре. — Теперь к счету присоединилась вся толпа. «Три, два…»