В зале Парламента Теннант с удовольствием расправился с куриными ножками, которые ему доставил его заботливый слуга. Сосед, Грейнджер, отказался разделить с ним эту великолепную трапезу, что было непохоже на него. Даже когда Теннант поднес прямо к его носу так вкусно пахнущий кусок, Грейнджер раздраженно отмахнулся.
И все же достопочтенный член парламента от — впрочем, Теннант не мог вспомнить, какую административную единицу представляет Грейнджер, что-то с севера, — совершенно явно был голоден.
Это было заметно уже хотя бы по слюне, вытекавшей у него изо рта.
Да, от этого факта некуда было деться — да и зачем, вообще, от него уходить, — ну, выделяется слюна у человека. Хотя весьма обильно, да. Она уже просто капает с губ, а с подбородка свисают длинные нити.
— Сэр, — сказал Теннант, наклонившись вперед, — наверное, вы переживаете или приятное воспоминание о чрезвычайно сильном сексуальном удовольствии, или же крайний голод, но должен вас предупредить — у вас течет слюна, сэр.
У Грейнджера был какой-то странный, отсутствующий взгляд. Его голова немного тряслась, что заставляло плясать свисавшие с подбородка нити.
— Вам, сэр, нужен платочек? — не унимался Теннант, уже полезший в карман жилетки; он протянул его Грейнджеру, который пребывал все в том же виде: слюна текла, голова дергалась туда-сюда.
Это было и впрямь крайне…
И тут Теннант заметил кое-что еще. В таком необычном состоянии находился не один только Грейнджер. На скамьях напротив он заметил других, весьма достопочтенных членов парламента от местностей, о которых он никогда и не слышал, и с ними происходило то же самое.
— Проклятье, что за ад тут творится? — громко сказал он, и это были последние слова сэра Теннанта, если не считать его воплей. Ибо в тот момент, когда до него дошло, что не все благополучно сегодня вечером в зале парламента, он почувствовал острую боль в плече и, повернув голову, успел увидеть, что сэр Роджер Блоссом, всеми уважаемый представитель откуда-то из мест возле Уэльса, наклонился вперед, привстав со своей скамьи, и обеими руками выламывал из плеча руку Теннанта, как если бы выбирал в мясной лавке особо увесистый кусок свинины.
Теннант, будто со стороны, слышал звук раздираемой плоти. Он видел, как Блоссом выпрямился. Во рту тот держал кусок красного, сочащегося мяса, на котором все еще висела ткань от жилета Теннанта. Бедняга, уже в болевом шоке, попробовал было привстать, но рядом с ним вскочил Грейнджер и толкнул его обратно на скамью. Сзади снова набросился Блоссом и впился зубами в другое плечо, а Грейнджер уже разрывал одежду, чтобы добраться до живота Теннанта.
Несчастный выплеснул фонтан крови и пищи, а Грейнджер вытащил целую пригоршню сочного красного месива, в котором виднелись еще не переваренные куски куриного мяса.
Пиршество началось.
Другим зомби приглашения уже не требовалось.
В парламенте наступил перерыв на обед.
XLI
Зомби втиснулся в крохотную каморку, принюхиваясь и надвигаясь на Квимби, который отступал назад, вжимаясь в сэра Джона Конроя, в ужасе выглядывавшего у него из-за плеча.
— Хочу заметить, Грэнтхэм, — сказал Квимби, — что вы могли бы подождать, пока туалет освободится. Это неприлично, знаете ли.
Откуда-то издали доносились крики и топот бегущих ног. Где-то раздался выстрел.
— Туалет мне не нужен, Квимби, — прорычал Грэнтхэм, — по крайней мере, пока. Сейчас я хочу поесть.
— Ну, так, по слухам, много превосходной еды в парламентском…
Грэнтхэм, качавший головой, грубо прервал его: «Я хочу съесть тебя, Квимби. Очень хочу человеческого мяса, и ты это знаешь».
— Ты это знаешь? — раздался сзади голос Конроя. Он звучал холодно, очень неприязненно. Квимби один раз уже слышал, как Конрой говорил таким тоном. И он вдруг вспомнил, когда это было — это было в работном доме в Дьявольских трущобах, перед тем как он вырезал МакКензи язык…
— Конечно, он знает, — подтвердил Грэнтхэм. Он вытянул руку вперед, и это было омерзительно — с его пальцев все еще свисали остатки внутренностей. — Он сделал меня, он знает. Мы все одинаковые, каждый из нас. Говорят, сэр Чарлз Хаббард съел свою семью. Что ты такое сделал с нами, Квимби, что мы стали рабами этого голода?
— Мы работаем над этим, — сказал Квимби, выставляя руки. Грэнтхэм двигался вперед, кровь капала у него с подбородка. — Мы работаем над усовершенствованием состава, который вылечит вас. Вылечит тебя, ты меня слышишь?
— Ты уже ни над каким усовершенствованием не будешь работать, Квимби, — ухмыльнулся Грэнтхэм, — единственное, что ты сделаешь, это поработаешь в моих кишках, а потом я испражнюсь тобой, и ты присоединишься к уличной грязи.
— Что ж, Квимби, — процедил сзади Конрой, — у твоих привидений, похоже, отклонения в поведении. Ты не хочешь, на всякий случай, напомнить ему, кому он служит?
— Как же, как же, — бормотал Квимби, пытаясь собраться с духом, — слушай сюда, Грэнтхэм, ты делаешь, как я тебе приказываю, это ясно? А я настаиваю, чтобы ты посторонился и освободил дорогу, нам нужно выйти из туалета, тебе понятны мои слова?
Грэнтхэм чуть качнулся назад, помахивая вытянутой рукой. Был момент, когда Квимби почудилось — невзирая на все очевидные перспективы поворота событий, — что Грэнтхэм еще в состоянии повиноваться: настолько тот выглядел смущенным, почесывал голову, неуклюже шаркал ногой — может быть, он сейчас отчалит и найдет себе что-то другое на обед…
Но он этого не сделал. Он снова ухмыльнулся, обнажив зубы, так что Квимби увидел застрявшие в них кусочки плоти и двинулся вперед.
И Квимби, и Конрой, обуянные ужасом, закричали; они вжались в заднюю стену комнаты настолько, насколько это вообще было возможно — впрочем, без толку.
Ожидаемого нападения, однако, не последовало, потому что Перкинс выскользнул из зала заседаний, превратившегося в скотобойню, чтобы найти хозяина, и в одном из новых туалетов он увидел сэра Чарлза Грэнтхэма — и сэр Чарлз Грэнтхэм собирался съесть его господина.
— Простите, сэр, — сказал Перкинс, хватая Грэнтхэма за шиворот и выволакивая его из крошечного помещения; он придал ему такое ускорение, что тот с размаху врезался в дубовую панель на другой стороне коридора и повалился на пол. Но Грэнтхэм тут же вскочил на ноги и заявил: «Они мои».
— Сожалею, сэр, нет, — сказал Перкинс, — и я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы оставались именно там, где находитесь, сэр; конечно, если вы не захотите отправиться куда-нибудь еще, что вы, может быть, предпочтете, поскольку в данный момент я вынужден признать ваши намерения в отношении нас враждебными.
Грэнтхэм яростно заревел и пошел в атаку с криком «Они мои».
Перкинс достал из своих брюк короткий меч и просто выставил его вперед, так что мчавшийся на него Грэнтхэм просто воткнулся в лезвие. Но продолжал рваться вперед. Он был проткнут мечом. Но был очень даже живой.
— Ты кое-что забыл, Перкинс, — подал голос Квимби, выступивший теперь вперед он был просто окрылен тем, что появился его слуга — и что тот не только обладал неимоверной силой зомби, но и предусмотрительно догадался принести в парламент меч (Перкинс, расцеловать бы тебя!) — и успешно вывел из строя нападавшего.
— Давай, дружище, — голова, голова.
Перкинс оттеснил Грэнтхэма дальше по коридору, неумирающий член парламента дергался на лезвии меча, как проколотая бабочка: с его рук уже лентами слезала кожа, пока он пытался освободиться от лезвия.
Перкинс выждал момент, когда у него появится возможность для маневра, затем одним резким движением вырвал меч из тела противника и отсек Грэнтхэму голову — на лице у того было написано удивленное выражение, без тени неудовольствия, когда она покатилась по прекрасно начищенному паркету.
Квимби едва успел вытереть испарину и издать вздох облегчения, восхвалив свою счастливую звезду — или Перкинса, это было уже неважно, — как Конрой схватил его повыше локтя и поволок обратно, к входу в галерею Стрейнджерс.