— Ну и что там происходит, Квимби? — сорвался он на крик. — Что происходит, я тебя спрашиваю! — Он ногой распахнул дверь, втолкнул Квимби и затем вошел сам в галерею.
Оба так и застыли на верхних ступеньках лестницы, которая вела к скамьям, на одной из которых совсем недавно восседал Квимби, наблюдая за обычной парламентской чехардой: голосования и подсчеты результатов, обмен язвительными репликами, прения, возражения, запросы, отводы и так далее.
Теперь же — теперь там был ад: там убивали, расчленяли, вопили и бегали.
Многим достопочтенным членам парламента удалось покинуть сцену ужасного действа до того, как на ней появился Квимби, другие пробивались к двери, которая находилась под галереей Стрейнджерс, так что Квимби, Конрой и Перкинс поспешили спуститься к балкону: перегнувшись через него, можно было видеть происходящее внизу.
А там было побоище. У двери образовалась пробка: груда тел загораживала ее почти до притолоки. Четверо зомби, увидев возможность легкой добычи, направились туда и атаковали ворочающуюся стонущую пирамиду с флангов: они отрывали конечности, пускали в ход зубы и обгладывали мясо точно так, как это недавно делал с куриными ножками Теннант и как потом это произошло с ним самим; они буквально зарывались лицами в сочившуюся кровью плоть и отползали в сторону с набитыми ртами; вслед за ними тянулись кишки, мертвые тела громоздились у двери, перекрывая путь еще живым.
Те парламентарии, которые не участвовали в давке, жались по углам или были заняты беготней и криками; кого-то уже расчленяли, кто-то еще безуспешно отбивался, а кое-где, островками, возникло организованное сопротивление оставшимся случайным зомби, искавшим пищу везде, где она им попадалась.
Потом, как они заметили, возникло какое-то движение слева, в одной из галерей для членов парламента. Распахнулась дверь, и туда вбежали три женщины. Одна, постарше, с лохматыми черными волосами; вторая, намного ниже ростом, в шляпе-треуголке и с шарфом, прикрывавшим лицо, так что она напоминала разбойника с большой дороги; а третья держала лук, и она, как отметил для себя Квимби с неизвестным ему дотоле чувством, была абсолютно… прекрасна.
На секунду он впал в транс: его загипнотизировали ее бедра и вся необыкновенная грация ее тела, когда она подбежала к краю галереи, подняла лук, вложила стрелу, нашла цель и выстрелила.
Потом раздалось: «Вечеринка окончена»; это крикнула женщина постарше, с шотландским акцентом. Вместе со второй они скользнули с галереи вниз, на главный уровень, и обе тут же заскользили на полу, не заметив, что весь он залит кровью. Обретя равновесие, они вынули свои мечи; первая немедленно пустила его в ход, ударив одного из зомби, нетвердой походкой подобравшегося к ним.
О-о — это был сэр Дигби Чемберс, понял Квимби. Бедный старина Дигби. Он всегда нравился Квимби, что правда, то правда; Дигби нельзя было не любить, хотя бы за то, что когда он брался за что-либо, то всегда доводил начатое дело до конца. А вот теперь он двигался, пошатываясь, и его челюсти тоже двигались, будто он уже не контролировал неистовое желание сырого мяса — а для Квимби слова «будто» не существовало, ему все было ясно.
Однако, вместо того чтобы упасть, Дигби продолжал идти вперед, сохранив и мертвецом то упорство, каким он обладал при жизни. Женщина-воин ударила снова, потом еще раз, отрубив ему руки.
— Он не умирает! — крикнула женщина в отчаянии.
У второй женщины возникла та же трудность. Она билась оружием, похожим на меч, в одной руке и совершенно необычной пилой, которую сжимала другой рукой, действуя одновременно против двух противников — оба получили такое количество ударов, что им пора было свалиться, но никто из них не падал.
— У меня такая же проблема! — крикнула она. Зомби с других концов зала, привлеченные происходящим, уже стягивались к ним. Обе женщины и не думали уступать: они храбро наносили удары, скользя и оступаясь на окровавленном после людоедства полу, и не могли понять, почему их действия не приносят результата.
— Стрелы им нипочем, — крикнула лучница, выдав латиноамериканский акцент, и Квимби, не успев опомниться, перегнулся через перила и крикнул ей: «Целься в голову, дорогая. Тебе нужно поражать в мозг!»
Она взглянула наверх. Их глаза встретились. Он невинно улыбался, будто ему нередко приходилось вот так выдавать советы — bon mots — касательно наилучшего способа убивать зомби в Палате общин.
— Рубите по мозгам! — крикнула она подругам.
Ее услышала старшая, которая повернулась передать это той, что пониже. «Ваше Be… — начала было она, затем остановилась и позвала, — Тора!»
Та взглянула на нее: «Тора?»
Старшая заорала: «Бей только в мозг, Тора, только в мозг!»
И Квимби секунду-другую грелся в лучах славы.
Недолго, так как Конрой одним ударом опрокинул его, и он полетел между скамьями и вскрикнул, больно ударившись головой. В следующее мгновение Конрой уже был над ним, и глаза его метали молнии: он просто трясся от ярости, когда рявкнул: «Ты заплатишь за это жизнью, Квимби».
— Простите, сэр, — раздалось сбоку, и снова Перкинс спас шкуру своему хозяину, оттащив от него Конроя. К незадаче спасителя, Конрой оказался более ловким, чем сэр Чарлз Грэнтхэм: он извернулся под рукой Перкинса и с криком «лапы прочь, падаль» лягнул его левой пяткой — лягнул в слабое место Перкинса, о котором он знал: это была нога. Нога Шугэ.
Нога не замедлила отвалиться, и Перкинс упал. Конрой обернулся, чтобы закончить расправу над Квимби.
— Никогда больше не называй его падалью, — сказал Квимби и попробовал в очередной раз применить свои боксерские навыки, приобретенные им некогда в Харроу, а потом в Оксфорде. Он сделал апперкот, однако бокс в этих условиях оказался непригоден — стены парламента к тому не располагали, наверное. Вместо того чтобы одним ударом отправить Конроя на пол между скамьями, как намеревался боксер, он почти не сдвинул того с места. Напротив, услышал, как хрустнули его собственные кости, и почувствовал дикую боль, пронзившую его мгновенно от самых кончиков пальцев к локтю.
Еще миг, и Квимби попятился: Конрой двинулся к нему. В его руке был нож, но, когда он уже нависал над ним, снизу, с главного уровня, до галереи донеслось:
— Конрой.
И Конрой замер, а затем посмотрел в направлении голоса.
— Бог мой, — пробормотал он и повернулся так, что плащ веером взметнулся у него за спиной. «Мы еще встретимся, Квимби, — пообещал он, поспешив меж скамьями к проходу и, перескакивая через две ступеньки, добавил: — Очень и очень скоро».
— А когда это будет, — он приостановился уже у самой двери, — ты будешь умирать в муках и умолять о быстрой смерти, и ты будешь проклинать день, когда мы встретились.
Он исчез.
Что-то он напутал: «будешь» проклинать день… Эта мысль возникла у Квимби, когда он, бережно придерживая больную руку, карабкался вдоль скамей, чтобы посмотреть, как там дела у Перкинса. «Что значит “будешь” проклинать? Да я уже проклинаю день, когда мы встретились, просто не перестаю это делать — а если уж точнее, то я проклял день, когда мы встретились, тот самый проклятый день, когда мы встретились».
XLII
Мэгги Браун осторожно прокладывала путь по полу Палаты общин, глядя себе под ноги, словно она была работницей на ферме и ей не хотелось утонуть в навозе. Отличие заключалось лишь в том, что ее ноги скользили не в навозной жиже, а в крови, желчи и кишках, так что каждую секунду она могла потерять равновесие и упасть в это месиво.
Повсюду валялись распростертые тела членов парламента, большинство из них были с самыми невероятными — до гротеска — увечьями. Отличить сраженных зомби было просто: кто-то из них лишился головы, кто-то получил в череп по несколько стрел; у прочих же трупов не хватало конечностей, кусков тела, или же они были выпотрошены как гороховые стручки, лишившись внутренностей. Везде, независимо от причины, были только мертвые члены парламента или те, кто был близок к смерти, агонизируя в мучительных стонах — то и дело гнетущую атмосферу вспарывал чей-то пронзительный вскрик.