Лецен подошла к двери и распахнула ее. Он поклонился нам, улыбаясь своей презрительной улыбкой, которую я так ненавидела, и вышел. Лецен плотно закрыла за ним дверь. Она подошла к постели и обняла меня, крепко прижав к себе.
— Я ненавижу этого человека, — сказала я.
— Он — чудовище. Как жаль…
— Да, Лецен. Не надо умалчивать об этом. Жаль, что он здесь, с нами. Как он посмел! Войти ко мне в комнату и пытаться добиться от меня обещания, когда я слишком слаба, чтобы сопротивляться. Он думал, что я слишком нездорова, чтобы противостоять ему. Мне это ясно. Лецен погладила меня по голове.
— Не расстраивайтесь, детка. Вам это вредно. И подумать только, что я спала, когда он вошел! Я простить себе не могу!
— Дорогая Лецен, вы устали, ухаживая за мной.
— Надо же, чтобы я уснула! — не могла успокоиться Лецен.
— Я справилась с ним. Лецен, они… он начинает беспокоиться. Это потому, что мне уже шестнадцать и остается меньше двух лет, ведь только в этот срок мама может стать регентшей.
Лецен ничего не ответила. Она была слишком огорчена. Она называла меня своим дитятком, и мне казалось, что она, как и мама, хотела, чтобы я оставалась ребенком.
Я долго поправлялась. Лецен каждый вечер расчесывала мне волосы и уверяла, что они растут и скоро станут такими же длинными и густыми, как прежде. Не знаю, была ли это правда или она хотела утешить меня, но мне становилось все лучше.
Я думаю, многие были уверены, что я не выживу. Уж конечно, герцог Кумберленд надеялся на это. Он так желал сам стать королем и чтобы ему наследовал бедный слепой Георг. Хотя он был жесток и хитер, он часто поступал неосторожно. Вместо того, чтобы способствовать осуществлению своих планов, он их разрушал.
До меня дошла встревожившая меня история. Во время моей болезни герцог Кумберленд часто бывал у короля.
Я помню, как он находился при покойном Георге IV до самой его смерти, и как беспокоилась мама, ожидая, что он убедит короля пригласить меня в Виндзор, где, по уверению мамы, он постарался бы избавиться от меня. Теперь, во время моей болезни, он заискивал перед дядей Уильямом.
Это было нелегко. Хотя дядю Уильяма и называли старым болваном, он обладал некоторой проницательностью, и его трудно было обмануть.
Рассказывали, что на банкете, когда пили за здоровье монарха, Кумберленд, подняв бокал, сказал: «За здоровье наследника короля. Благослови его Господь!»
За столом воцарилось молчание. Кумберленд вел себя так, словно меня уже не было в живых. Дядя Уильям пришел в ярость. Он покраснел, встал и, подняв бокал, воскликнул:
— За здоровье наследницы короля, благослови ее Господь! Милый дядя Уильям!
Мама очень смеялась, узнав об этом. Я слышала, как она обсуждала Кумберленда с этим гнусным сэром Джоном. «Это его прикончит! Он уж слишком зарвался на этот раз».
Похоже было, что она права. Кумберленд удалился от двора, а я начала поправляться.
Как отрадно было снова вернуться в Кенсингтон. Там меня ожидал сюрприз, нам предоставили лучшие апартаменты, чем раньше. Теперь у нас было семнадцать комнат.
— То, что и полагается королеве, — сказала мама.
Я хотела напомнить, что я еще не королева, но воздержалась. Она была в приятном возбуждении, потому что дядя Леопольд написал ей, что мои кузены с отцом приезжают в Англию. Я тоже обрадовалась, подумав об Эрнсте и Альберте. Однако меня ждало разочарование — на этот раз это были мамин брат Фердинанд и двое его сыновей, Фердинанд и Август.
В свое время они прибыли и оказались очень милыми, особенно Фердинанд, старший. Он ехал в Португалию жениться и поэтому представлялся особенно романтической фигурой. Все было как и во время визита вюртембергских кузенов. Мы ездили верхом, гуляли, танцевали и пели. Они сообщили нам радостное известие о дяде Леопольде и тете Луизе, у которых родился сын, названный в честь отца Леопольдом. Когда дядя Уильям и тетя Аделаида пригласили кузенов в Виндзор, я ужасно опасалась нового конфликта между королем и мамой. Он ее подчеркнуто игнорировал и настоял чтобы я сидела между ним и Георгом Кембриджем; но благодаря такту тети Аделаиды скандала удалось избежать и король и мама удовольствовались только недоброжелательными взглядами.
Я очень сожалела, когда кузены отбыли, но их визит оказался только прелюдией. Вскоре, после их отъезда мама позвала меня к себе. В руках у нее было письмо, и я сразу догадалась, что оно содержало хорошие новости. Сердце у меня забилось. Неужели… наконец?