— Приезжает твой дядя Эрнест. Дядя Эрнест! Тот самый, что был так жесток к своей жене — матери Альберта.
— Он привозит с собой своих сыновей, — продолжала мама, — твоих кузенов Эрнста и Альберта.
— О мама!
— Я так и знала, что ты будешь довольна. Дядя Леопольд в восторге. Он очень надеется, что вы с Альбертом понравитесь друг другу. Он так хорошо знает вас обоих и считает вас своими любимыми детьми.
— Это чудесно, мама!
— Они приезжают в мае.
— На мой день рождения?
— Мне будет семнадцать! — Мама выглядела менее довольной, но я пользовалась всяким случаем, чтобы напомнить ей, что я уже взрослая.
Я обсуждала предстоящий визит с Лецен. Я покажу им свои рисунки. Интересно, любит ли Альберт… любят ли кузены рисовать? Поют ли они? Любят ли они танцы? — Всему это их обучили, — сказала Лецен, затем, улыбнувшись, добавила:
— Да, но есть разница между тем, чему учат тебя и что ты любишь.
Конечно, тут же начались неприятности. Я не сознавала прежде, как некоторые были озабочены выбором для меня мужа. Всем было ясно, что выбор моей матери не совпадает с выбором короля. Король очень хотел, чтобы я вышла за Георга Кембриджа. Несомненно, Георг был очень милый мальчик. Его фактически воспитала тетя Аделаида, и король смотрел на него как на сына. Они считали его идеальным мужем для меня. Но, с другой стороны, дядя Леопольд и мама выбрали Альберта. Естественно, что я склонялась к выбору дяди Леопольда, которого я обожала. Я чувствовала тогда, что, если он выбрал Альберта, я тоже должна выбрать его. Дело было в том, что я влюбилась в Альберта еще до встречи с ним.
Король был отлично осведомлен о намерениях дяди Леопольда, так же как и дядя о намерениях короля. Король называл дядю «этот простофиля, который пьет только воду и всегда воображает себя больным, пританцовывая на своих подбитых каблуках в боа из перьев». Мнение дяди Леопольда о короле было столь же нелестным.
Я ужасно боялась, что король не позволит дяде и кузенам приехать в Англию. Но премьер-министр, очевидно, сказал, что визит отменить невозможно, так как для этого не было политических причин. Чтобы осложнить дело, король решил пригласить принца Оранского с сыновьями, так чтобы оба визита совпали по времени. Принц Оранский был давним врагом дяди Леопольда. Узнав об этом, дядя Леопольд был вне себя от ярости. Он писал мне:
«Мое милое дитя, я удивлен поведением твоего дяди короля. Пригласить принца Оранского, навязать его другим в высшей степени странно… Не далее как вчера я получил полуофициальное сообщение из Англии, где намекалось, что визит твоих родственников в этом году крайне нежелателен. Родственники короля и королевы, седьмая вода на киселе, могут прибывать в любом количестве, когда им угодно, а твоим родным въезд запрещен, тогда как, как тебе известно, они всегда относились к королю с уважением и любезностью. Я никогда не слыхивал ничего подобного, и я надеюсь, что тебя это заденет немного. Теперь, когда рабство отменено даже в британских колониях, я не понимаю, почему тебя держат как рабыню для удовольствия двора, рабыню, чье содержание ничего им не стоит, поскольку король никогда не потратил на тебя и гроша. Король в своем пристрастии к Оранскому семейству оскорбил твоих родственников; но это не имеет значения, так как они не его гости, а твои…»
Как мне было неприятно, что такое великое событие для меня было омрачено семейными распрями! Но ничто не могло испортить впечатления этой встречи.
Мама была так мила и любезна. Она могла быть такой обворожительной, когда любовь в ней преобладала над стремлением постоянно самоутверждаться. Мама знала о планах дяди Леопольда в отношении меня и Альберта и разделяла их. Моя первая встреча с моим любимым Альбертом была самым счастливым событием моей жизни. Сначала меня приветствовал дядя Эрнст, потом его старший сын Эрнст и Альберт…
Альберт! Что я могу сказать о нашей первой встрече? Так печально вспоминать о ней теперь и как он стоял передо мной — высокий, красивый, более красивый, чем кто-либо, кого я знала, — такой искренний, такой серьезный. Я упрекаю себя теперь, потому что было время, когда его серьезность раздражала меня немного. Как могло раздражать меня что-либо в моем любимом Альберте?
Трудно вспомнить сейчас все подробности и очень печально теперь, когда его нет, и остались только воспоминания. Но я помню, как мы вошли в гостиную, где дядя Эрнст подарил маме прекрасного попугая, зная, как она любит птиц. А Альберт сказал, что он не укусит, даже если положить палец ему в клюв.
— Какие красивые цвета! — воскликнула я. — Я нарисую вашего попугая, мама.