Я быстро поправилась. Ребенок менялся с каждым днем, и из «лягушки» все больше превращался в человеческое существо. Мы наняли кормилицу — очень милую женщину, миссис Саути. Я взяла себе за правило навещать ребенка дважды в день, чтобы убедиться, что все в порядке.
Отовсюду поступило множество поздравлений, но меня немного раздражило поздравление дяди Леопольда.
«Я могу представить себе, как ты сама удивлена, став почтенной матушкой прелестной девочки, но возблагодарим за это Бога…»
«Возблагодарим Бога! — подумала я. — А вы представляете себе, дядя Леопольд, через какие страдания приходится пройти женщине, чтобы произвести на свет ребенка?»
«…я льщу себя мыслью, что ты станешь счастливой матерью прекрасного большого… семейства».
Я пришла в ярость и тут же взялась за перо. «Я думаю, дорогой дядя, что вы никак не можете желать мне стать матерью многочисленного семейства. Мужчины никогда не думают… по крайней мере редко думают… как тяжко нам, женщинам, подвергаться этому часто».
Как далеко ушло то время, когда я обожала дядю Леопольда! Лецен, разумеется, была в восторге от ребенка. Она критиковала миссис Лилли и миссис Саути. Но этого и следовало ожидать. Она желала бы выдворить их из детской и самой заботиться о ребенке.
Когда девочку приносили ко мне, Альберт всегда при этом присутствовал. Он восхищался ею и соглашался со мной, что ее внешность улучшается с каждым днем.
— Маленькая Виктория, — шептал он.
— Она похожа на котенка.
— Пусси, — сказал Альберт, и мы прозвали ее Пусси. Это ей больше подходило, чем Виктория, которое со времени моего восшествия на престол стало звучать очень по-королевски. Так что она стала Пусси или Пуссет. Постепенно моя привязанность к ребенку возрастала, и я стала с нетерпением ожидать наших свиданий с ней — в особенности если при них присутствовал Альберт. Мы представляли собой такую счастливую семейную картину — я, мой муж и наш ребенок.
Я заметила, что Дэш ревновал к девочке. Он пристально следил за мной, когда я была с ней, и иногда негромко лаял, словно говоря: «Не забывай Дэша». Но он уже не был таким резвым, как раньше.
— Он стареет, — говорил Альберт. — Но ничего. У тебя есть другие.
— Но Дэш — единственный, — напомнила я ему.
Несколько недель спустя после рождения ребенка случилось нечто очень странное, очень повлиявшее на Лецен, следовательно, и на меня. Это произошло ночью — точнее, около половины второго утра, — когда все спали.
Миссис Лилли, няню, разбудил шум открывающейся двери. Она вскочила и спросила: «Кто там?» Ответа не последовало. Она вышла в коридор и увидела, как медленно открылась изнутри дверь моей комнаты и сразу же захлопнулась. У миссис Лилли хватило присутствия духа подбежать к двери и запереть ее снаружи. Потом она позвала одного из дежуривших пажей. В это время вышла Лецен.
— В чем дело? Что вы делаете? Вы разбудите королеву.
— Там кто-то есть, — сказала миссис Лилли. — Я своими собственными глазами видела, как открылась дверь.
— Это спальня королевы, — воскликнула Лецен. — Кто-то хочет убить королеву.
Она рассказала мне все это потом. Ее единственная мысль была обо мне, а после того злодейского покушения она постоянно опасалась худшего.
Лецен вошла в спальню смело, как она мне рассказывала, с дрожавшим от страха пажом, который ожидал встречи с убийцей. В комнате за софой прятался маленький мальчик.
К этому времени Альберт и я проснулись, и Альберт тут же взял все на себя со свойственной ему деловитостью.
Мы вспомнили мальчика. Его фамилия была Джонс. За несколько лет перед этим он уже проникал во дворец.
— Мне здесь нравится, — сказал он. — Я не могу удержаться. Мне хочется войти. Я никому не хотел навредить. Я люблю королеву. Я слышал плач ребенка. Я не хотел никому зла.
— Уведите его, — сказал Альберт. — Я с ним поговорю утром. Обыщите все комнаты.
— Со мной никого не было, — сказал мальчик. — Я перелез через стену. Я был один.
Альберт был изумителен в таких случаях, совершенно спокоен и полностью контролировал ситуацию. Мы вернулись в спальню. Я смеялась: