А когда Гладстон явился на свадьбу принца Георга, сына принца Уэльского, с принцессой Мэй Тэкской, королева даже не пожала ему руки, ограничившись едва заметным ковком головы. Однако Гладстон как ни в чем не бывало подошел к ней и уселся под ее тентом. Королева была вне себя от такой наглости. «Неужели он думает, — возмущенно заметила она кузену, — что это общественная палатка?» [58].
Гладстон отчаянно сопротивлялся старости и продержался у власти восемь месяцев, когда в конце февраля 1894 г., потеряв зрение и слух, был вынужден смириться и подать в отставку. Повод для этого оказался весьма болезненным как для него самого, так и для королевы. Она не могла заставить себя выразить премьер-министру приличествующие случаю слова благодарности за многолетнюю службу и даже в коротком и формальном письме, которое направила ему уже после отставки, не сочла нужным отметить его заслуги перед страной и народом. Правда, она предложила ему рыцарский титул, но сделала это только потому, что была уверена в отказе:
А к миссис Гладстон она отнеслась более дружелюбно и даже предложила ей за день до официальной отставки остаться в Виндзорском дворце вместе с супругом. На следующее утро после завтрака Кэтрин Гладстон со слезами на глазах уверяла королеву, что ее муж всегда уважал ее и был предан королевской короне. «Она повторила это дважды, — записала королева в дневнике, — и попросила моего позволения сообщить мужу, что я поверила ей. Я сказала, что это действительно так, хотя в некоторых случаях его поступки говорили об обратном. Кэтрин вспомнила прошлые дни и то, как давно он знает меня и принца Альберта. А когда она прощалась со мной, я без сожаления расцеловала ее».
Даже не посоветовавшись с Гладстоном по поводу его будущего преемника, королева сразу же обратилась с этим предложением к лорду Роузбери. Она неплохо относилась к этому человеку, хотя их взаимоотношения нельзя назвать безоблачными. Лорд Роузбери был чересчур стеснительным и такое же чувство вызывал у нее самой, из-за чего королева всегда ощущала себя неловко в его присутствии. В большинстве случаев она вела себя с ним как с маленьким мальчиком, которому нужна постоянная помощь и поддержка, и часто критиковала его выступления в парламенте за чрезмерную наивность, вовсе не соответствующую общественному статусу премьер-министра. Особое недовольство королевы вызвало его выступление в Брэдфорде, где он назвал палату лордов «постоянным барьером против либеральной партии», представляющим «серьезную опасность для страны». Она сделала ему строгий выговор как за содержание речи, так и за то, что он не дал себе даже труда проконсультироваться с ней по этому вопросу и не получил ее «санкции». Вся его политика, по мнению королевы, была направлена на «всемерную поддержку совершенно бесполезной группы радикалов», из-за чего все правительство оказалось слабым и недолговечным. Роузбери и сам видел недостатки своего правительства и сожалел о преждевременном распаде. После его отставки королева приветствовала возвращение лорда Солсбери, который оставался у власти весь оставшийся период ее правления.
Смерть Гладстона в мае 1898 г. не вызвала у королевы сколько-нибудь серьезного чувства сожаления. Более того, она крайне расстроилась, когда принц Уэльский, который очень уважительно относился к старому политику, принял весьма деятельное участие в похоронах и затем сказал о нем самые теплые слова соболезнования. Мать сразу же потребовала от сына объяснений и попыталась выведать, кто посоветовал ему совершить этот поступок и чего он хотел добиться столь демонстративным признанием заслуг покойного. Принц Уэльский редко становился в позу защиты, но на тот раз он довольно резко возразил матери, что не прислушивается к чьим либо советам и не преследует никаких личных целей.
Королева была настолько разочарована поведением сына, что даже не хотела поначалу отправлять супруге покойного Гладстона приличествующие случаю соболезнования. Однако потом такое формальное соболезнование было все же выражено. Королева признала, что Гладстон был «хорошим и глубоко верующим человеком», искренне «озабоченным судьбой страны и перспективами ее быстрого развития». Она подчеркнула, что он всегда проявлял «лояльность» как к ней лично, так и всячески поддерживал всю королевскую семью в целом. Однако при этом королева не считала его «великим англичанином», как это делали многие другие люди. Для нее он был «довольно умным человеком, обладающим определенными талантами, который, впрочем, никогда не стремился отстаивать честь, достоинство и международный престиж Великобритании. Он пытался отделить Ирландию от Англии и всеми силами настраивал один общественный класс против другого. Тот вред, который он причинил стране своими поступками, — по мнению королевы, — еще не скоро будет преодолен».
Когда ранее Гарриет Фиппс спросила королеву, действительно ли она не намерена выразить соболезнование миссис Глад-стон по поводу смерти супруга, она ответила следующим образом: «Нет, конечно, мне не нравился этот человек. Как я могу выражать соболезнование, если на самом деле не сожалею об этом?» Позже газета «Таймc» опубликовала заявление королевы, в котором она отдала дань известному политику и отметила его заслуги в истории стране. Она подчеркнула, что Гладстон был «выдающимся государственным деятелем своей эпохи», который немало сделал для своего народа. Королева заверила читателей, что «всегда будет помнить о том, что он верой и правдой служил мне лично и всей монархической власти и всегда стремился поддерживать меня и членов моей семьи».
Однако королева Виктория так и не смогла до конца своей жизни в полной мере оценить достоинства и таланты Гладстона как государственного и политического деятеля, во многом изменившего политическую систему страны. Она продолжала подвергать ожесточенной критике его взгляды на общественное устройство Англии и не признавала эффективной саму идею «сочетания политики и религии» в общественной жизни. А ее наибольшее возмущение вызывала его манера не считаться с мнением королевы или пренебрегать ее правом на участие в определении политического курса Англии. Откровенно говоря, привычка Гладстона апеллировать к общественному мнению и широкая поддержка его реформ в народе постоянно раздражали королеву и порождали у нее глубочайшую ревность и зависть. У нее всегда было ощущение, что он знает об управлении страной нечто большее, чем она, и именно поэтому полагается исключительно на собственные силы и знания. Недовольство у нее вызвали слова лорда Солсбери о том, что «никто не может понять, как это Гладстону удается слушать церковную проповедь и при этом не вставать на ноги, чтобы прочитать молитву».
И тем не менее Гладстон испытывал патетическое чувство благодарности к королеве, когда она в очень редких случаях признавала его достоинства и считалась с его мнением. Так было, например, когда королева любезно пригласила его остаться в Виндзорском дворце вместе с супругой, а потом во время их последней встречи во Франции в марте 1897 г., когда проявила великодушие и крепко пожала ему руку, оказав, по его словам, «редкую привилегию, которой добиваются многие люди современности» и которой он «никогда не удостаивался за всю свою жизнь».
В конце жизни Гладстон сравнивал отношение к нему королевы с тем отношением, которое он сам испытывал к мулу, везшему его на протяжении многих миль во время отдыха на Сицилии. «Я сидел на спине этого бедного животного очень много времени... Это оказало мне бесценную услугу, но при этом я не питал к мулу абсолютно никаких чувств, даже элементарного чувства любви или сострадания».
58
Подобным же образом королева вела себя на одной из придворных вечеринок несколько лет до этого, когда герцог Кембриджский обратил внимание на стоявшего перед королевским тентом Гладстона. Королева пила чай, а Гладстон переминался с ноги на ногу, вероятно, ожидая приглашения присоединиться к ней. Королева повернулась к герцогу и тихо молвила: «Видите Гладстона? Он стоит здесь уже полчаса и безуспешно пытается вынудить меня заговорить с ним! Но я столь же упряма, как и он, и не намерена разговаривать с ним» (Giles St Aubyn, «The Royal George: The Life of Prince George, Duke of Cambridge», 1963, 234).