На самом деле кронпринцесса уже давно предприняла все меры предосторожности и во время торжественного юбилея попросила мать сохранить у себя важные документы, которые могли бы нанести вред и ей, и императору Германии, если бы попали в руки нечестного человека. Таким образом, все секретные бумаги были переправлены в Англию еще в начале лета 1887 г. и оказались в надежном месте. Королева охотно согласилась помочь дочери, и в июле того же года три огромных деревянных ящика были доставлены кронпринцессой в Виндзорский дворец. А в мае следующего года туда же был отправлен и четвертый ящик с важными документами. Кроме того, многие документы были вывезены из Германии с помощью британского посла в Берлине, которому сообщили, что там хранятся семейные драгоценности кронпринцессы,
Против воли своей матери новый император Германии приказал провести вскрытие тела покойного отца и завершить медицинское исследование причин его смерти. Вслед за этим юный кайзер дал свое согласие на публикацию провокационного по духу памфлета, в котором всячески подчеркивались заслуги немецких врачей, а ответственность за преждевременную смерть императора возлагалась на англичан. «Английские доктора убили моего отца, — безапелляционно заявил кайзер перед всей страной. — Они искалечили мне руку и сделали все возможное, чтобы погубить отца. И во многом это произошло из-за того, что вокруг моей матери нет ни единого немца!» [60].
Королева также пришла к выводу, что ее внук просто «сумасшедший, как и Гладстон. Его отношение к матери возмутительно. Она терпеть его не может и часто идет на открытый конфликт с сыном». Королева была вне себя от возмущения и говорила лорду — президенту Тайного совета Крэнбруку, что расценивает поведение внука как «омерзительное». Он, «кажется, мнит себя гениальным политиком и сверхъестественным повелителем страны».
52. ДОЧЕРИ
«Замужняя дочь должна жить со мной, а не оглядываться по сторонам в поисках помощи и поддержки...»
Когда вторая дочь королевы Виктории, принцесса Алиса, попыталась убедить мать в том, что та должна покончить раз и навсегда со своим затворничеством, она тем самым навлекла на себя такие же горькие упреки со стороны матери, которые сыпались и на ее министров. Королева в самом резком тоне заявила дочери, что живет так, как считает нужным и удобным для себя, а в противном случае она просто не сможет исполнять возложенные на нее обязанности. «Мне нужно, — убеждала она, — самой формировать свою жизнь и делать все по-своему».
Когда умер ее отец, Алисе едва исполнилось восемнадцать, лет, она была довольно хорошенькой, милой и симпатичной, девушкой, близко к сердцу принимавшей все, что происходило в это время при королевском дворе. Она понимала, что мать убита горем и находится в отчаянном положении, и именно поэтому спала в комнате матери, принимала от ее имени министров и делала все возможное, чтобы хоть как-то утешить несчастную женщину. А королева так быстро привыкла во всем полагаться на поддержку дочери, что чуть было не умерла с горя, когда примерно через полгода после смерти принца-консорта принцесса Алиса собралась замуж за принца Людвига IV Гессен-Дармштадтского. Она почувствовала себя вдруг настолько одинокой и несчастной, что поначалу воспротивилась этому браку и лишь потом смирилась с потерей очередного ребенка, выразив на прощание единственное пожелание, чтобы дочь как можно чаще навещала ее вместе со своим мужем. «У Людвига, — говорила она дочери, — нет никаких срочных обязанностей, которые могли бы помешать ему расстаться с домом хотя бы на некоторое время».
В течение долгого времени королева убеждала Алису в том, что она не должна спешить выходить замуж, пока ее не заставят определенные обстоятельства. Она считала дочь самой милой, доброжелательной и отзывчивой из всех своих детей и даже представить себе не могла, как будет жить без нее. «Я не позволю ей выходить замуж, — писала она королю Леопольду в апреле 1859 г., — насколько хватит моих сил». Но потом принцесса познакомилась с принцем Людвигом, и все изменилось. Правда, лорд Кларендон считал принца «скучным» человеком, воспитанным в «скучной и неинтересной семье», в «скучной и неинтересной стране», однако принцесса Алиса придерживалась иного мнения, а королева была просто в восторге от будущего зятя. Для нее он был добрым, скромным и хорошо воспитанным молодым человеком, который слишком заметно краснел при одном, лишь упоминании имени своей будущей жены. Он показался ей «приятным, веселым, довольно остроумным и к тому же весьма любознательным человеком, который проявлял интерес к самым разнообразным вещам и был неплохим собеседником».
Правда, герцогиня Кембриджская сочла его неподходящей парой для прекрасной принцессы, но королева резонно заметила, что «самые подходящие браки» далеко не всегда оказываются самым счастливыми, а чаще всего вызывают со временем массу разочарований. Лучше тысячу раз подумать, считала она, чем опрометчиво выйти замуж, а потом горько сожалеть об этом. Она давно была уверена: ни в коем случае нельзя выходить замуж просто ради брака. Это правило она вдалбливала своим детям всю жизнь, а потом с такой же настойчивостью высказывала подобную точку зрения своим внукам.
«Я очень хорошо знаю, — писала она Виктории, дочери принцессы Алисы, — что ты не хочешь вступать в брак ради самого брака. Я уверена, мое дорогое дитя, что ты никогда не пойдешь на это, а твоя мама просто сходит с ума от такой перспективы. Но это немецкий образ мыслей... Я уже говорила твоему дорогому папе, что ты еще слишком молода для этого и что твоя первейшая обязанность заключается в том, чтобы оставаться с ним и быть добропорядочной «хозяйкой дома», как это делают многие старшие дочери, когда Господь отнимает у них любимую мамочку».
Однако когда подошел день бракосочетания принцессы Алисы, королева не стала скрывать, что ужасно боится этого. Как и во время свадьбы принца Уэльского, она пряталась от посторонних глаз и утешалась в обществе своих четырех сыновей, которые постоянно окружали ее в Осборне. Однако 1 июля 1862 г. свадебная церемония все же вынудила ее показаться на людях. После свадьбы королева долго плакала, а потом написала письмо дочери, в котором пожаловалась на свою судьбу и еще раз выразила пожелание, чтобы она как можно чаще бывала в Англии. Тем более что, по ее мнению, в этом самом Дармштадте ей просто нечего делать, а со стороны Людвига и его семьи было просто непозволительным эгоизмом держать при себе принцессу Алису. Иначе говоря, она должна быть с матерью ровно столько, сколько позволят ей семейные обстоятельства. «Замужняя дочь, — писала она, — должна жить со мной, а не оглядываться по сторонам в поисках помощи и поддержки и изнывать от тоски по родительскому дому».
Итак, часто жалуясь на то, что принцесса Алиса предпочитает проводить время в герцогстве своего мужа, королева обратила свое внимание на третью дочь — принцессу Елену, которую в семье называли просто Ленхен. Теперь она должна была, по мысли матери, занять место Алисы. Когда Алиса вышла замуж, Елене было шестнадцать лет. Это была добрая, отзывчивая, не очень веселая, но простая девушка, которую мать собиралась удерживать дома как можно дольше. Впрочем, такие же надежды она питала и в отношении Алисы, поэтому не очень-то надеялась на успех. Правда, она не очень высоко ценила внутренние и внешние достоинства дочери и даже одно время опасалась, что той трудно будет устроить свою личную жизнь. «Моя бедная Ленхен, писала о ней королева, — очень хорошая и простая девушка, она не глупа, но вот внешность ее оставляет желать лучшего. У нее весьма серьезные проблемы с фигурой, да и манеры ее вряд ли можно назвать спокойными и изящными».
«Я не намерена выдавать Ленхен замуж, — вспоминала королева на следующий год после свадьбы Алисы, — лет до девятнадцати или двадцати». Но даже в этом случае она пыталась сделать все возможное, чтобы будущий муж ее дочери предпочитал остаться в Англии. Вскоре появилась первая кандидатура на руку Елены — принц Кристиан Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Аугустенбургский. Он был хорошо воспитан, образован, спокоен по характеру, но обладал весьма серьезными, по мнению королевы, недостатками. Он много курил, из-за чего постоянно кашлял, у него были плохие зубы, слабые и редкие волосы, и он не имел ни гроша за душой. Кроме того, у принца был только один глаз и он всегда требовал, чтобы во время вечеринок слуга приносил ему на подносе коробочку с набором стеклянных глаз. «Он мог рассказать подробную историю каждого глаза, однако особой внимание уделял тому, который предпочитал вставлять, когда чувствовал холод».
60
Он никогда не делал никакого секрета из своей ненависти к англичанам. Еще будучи двадцатилетним гвардейским лейтенантом, он поразил сослуживцев своим неприязненным отношением ко всему британскому, Так, например, когда у него началось обильное кровотечение из носа, он заявил во всеуслышание, что ему это только на пользу, так как «неплохо избавиться наконец от этой чертовой английской крови». Нет никаких сомнений, что эти антибританские настроения во многом объяснялись поведением его матери, которая постоянно напоминала об английском происхождении, считала «свою любимую Англию» самой передовой страной и неустанно благодарила Бога за то, что является англичанкой, а не немкой. Проживая в скудном и провинциальном Берлине, она восторгалась достижениями родной страны, считала ее оплотом либерализма и демократии и до небес превозносила военно-морскую мощь Англии, которая позволяет ей удерживать под своим контролем «огромную колониальную империю, над которой никогда не заходит солнце». Словом, она считала Англию чуть ли не единственной цивилизованной страной мира, которая должна стать образцом для других стран, включая, разумеется, и Германию. Как отметил однажды генерал граф Альфред фон Вальдерзее, подобное восхваление Англии и одновременное преуменьшение роли Германии было губительным и контрпродуктивным в воспитании детей. «Если его родители намеревались воспитать кронпринца конституционным монархом, подчиняющимся воле парламентского большинства, то они потерпели сокрушительное поражение. Скорее напротив, — продолжал он. — Они воспитали его в совершенно противоположном духе... Просто поразительно, с какой ненавистью юный принц относился к Англии и ко всему английскому. В каком-то смысле это была вполне естественная реакция на тщетные попытки матери воспитать детей в духе преклонения перед Англией». В конце концов и сама кронпринцесса вынуждена была признать свои ошибки и предпочла не навязывать детям собственную точку зрения. «Вили, — с горечью отметила она, — настроен слишком шовинистически и просто идеализирует свою любимую Пруссию. Причем делает это с таким остервенением, что мне просто больно на него смотреть... У прусских принцев есть некоторые отвратительные черты, и это у них в крови» (John C.G.Röhl, «Young Wilhelm: The Kaiser's Early Life, 1859-1888», Cambridge, 1998, 115, 267, 395, 409, 441).