И вновь главным ее противником стал недавно поправившийся герцог Веллингтон. Прерогативы королевской семьи, решительно заявил он, обозначены и зафиксированы в Парламентском акте, и там четко сказано, что герцоги не имеют никаких преимуществ перед другими высшими пэрами страны. Было бы несправедливо просить их поддержать изменения в этом документе, которые, несомненно, нарушат традиционные права и привилегии. А когда Чарльз Гревилл спросил герцога, что он думает по поводу аристократического положения принца Альберта, тот без колебаний ответил: «О, дайте ему тот самый титул, которым пользовался датский принц Георг. Другими словами, поставьте его непосредственно перед архиепископом Кентерберийским». Гревилл осторожно заметил, что это может не удовлетворить королеву Викторию. Услышав эти слова, герцог Веллингтон горделиво вскинул голову и с выражением нескрываемого презрения ответил: «Удовлетворить ее! Что это значит?»
Как и предполагал лорд Мельбурн, королева Виктория пришла в ярость, узнав об отказе правительства тори предоставить принцу Альберту статус высшего пэра Англии. Она была просто вне себя от гнева, проклинала на чем свет стоит своих дядюшек, называла тори «мерзкими» людишками, ответственными за все оскорбления в ее адрес. «Мой бедный Альберт, — писала она в дневнике, — как жестоко они обошлись с ним, моим добрым ангелом! Вы, тори, должны быть наказаны. Месть! Месть!»
В своем гневе королева не знала предела и набросилась с упреками даже на лорда Мельбурна. Прекрасно понимая, что общая неблагоприятная ситуация в стране, массовая безработица и нищета значительной части населения не позволили правительству выделить большую сумму на содержание ее будущего супруга, королева тем не менее не находила абсолютно никаких разумных оправданий для отказа парламента предоставить принцу Альберту статус высшего аристократического лица страны. Конечно, многоопытный лорд Мельбурн должен был бы предвидеть подобные трудности и ни в коем случае не обещать ей, что «все будет нормально». При этом он совершенно неумно заметил в свое оправдание, что ничего не произошло бы, если бы принц Альберт не был иностранцем. По его словам, иностранцы всегда создавали определенные трудности, в особенности это касается представителей рода Кобургов.
Королева Виктория резко возразила, что раньше Кобурги весьма успешно проходили через эту процедуру и никогда не вызывали такого неприязненного к себе отношения. При этом она добавила, что выходит замуж за принца Альберта вовсе не потому, что он принадлежит к роду Кобургов, а по причине искренней, бескорыстной и глубокой любви к нему. И он вполне заслуживает такой любви. Чуть позже лорд Мельбурн снова вызвал праведный гнев королевы, когда в ответ на ее слова о том, что принц Альберт совершенно равнодушен к другим женщинам и обращает внимание только на нее одну, бестактно заявил, что это всего лишь дело времени. «Такие вещи, — ухмыляясь, сказал он, — обычно происходят позже». Тактичные и деликатные люди никогда не скажут этого женщине накануне свадьбы. И уж тем более королеве. Рассказывая лорду Кларендону об этой истории, Мельбурн язвительно хихикал, а королева Виктория снова впала в ярость и со злостью прошипела, что «никогда не простит ему этого».
И она сдержала свое слово, хотя в то же самое время почти простила герцога Веллингтона, когда тот, прочитав памфлет Чарльза Гревилла, изменил свое мнение относительно аристократического статуса принца Альберта. К вящему разочарованию своего друга герцога Кембриджского, Веллингтон все же признал, что королева имеет «полное право требовать для своего супруга того аристократического достоинства, которое считает нужным». Вскоре после этого лорд-канцлер и генеральный прокурор единодушно утвердили составленный королевой государственный акт, предоставляющий принцу Альберту статус высшего пэра Англии. С этого момента отношение королевы Виктории к герцогу Веллингтону стало быстро меняться в лучшую сторону. В конце концов он поддержал просьбу королевы, чтобы во время свадебной церемонии во дворце Сент-Джеймс ее сопровождали только мать и одна из придворных дам. Тем самым он отказался от своего законного права сопровождать королеву, как это было во время свадебной церемонии короля Вильгельма IV, хотя на этом настаивал лорд Албемарл, главный конюший. Таким образом, герцог Веллингтон выступал в качестве независимого и беспристрастного судьи в вопросах жизни и деятельности королевского двора, причем зачастую вопреки воле и желаниям могущественных магнатов страны. Что же касается свадебной церемонии, то, как отмечали современники, «королева могла заставить его сесть в карету, выйти из нее или вообще принудить бежать за ней, как какую-нибудь дворняжку».
В конце концов королева решила изменить свое мнение насчет герцога Веллингтона и все-таки пригласить его на свадьбу. Разумеется, она и не думала прощать его полностью, но в то же время уже не могла проигнорировать его в таком важном и ответственном деле. «Наша милость, — пришел к выводу герцог, — все еще не пришла в себя».
Что же до принца Альберта, то он обращал мало внимания на титулы или вопросы аристократического превосходства. Гораздо больше его волновали в этот момент проблемы формирования своего придворного окружения. Он не без оснований полагал, что в это окружение должны войти люди с совершенно безупречной репутацией, в отличие от окружения королевы, куда входили люди, моральные достоинства которых вызывали большие сомнения. К ним он причислял любовниц лорда-гофмейстера, маркиза Каннингема, а также лорда-управляющего графа Оксбриджа, которые заняли весьма теплые места в Букингемском дворце и входили в ближайшее окружение королевы Виктории. Кроме того, там было немало Паджетов, в дополнении к лорду Альфреду Паджету, начальнику канцелярии, которая была известна как Паджет-клуб.
При этом принц Альберт лелеял надежду, что ему позволят самостоятельно подобрать свое окружение, куда, по его твердому убеждению, должны войти представители некоторых знатных германских родов, получивших «прекрасное образование и обладающих превосходными личными качествами». Искренно веря в то, что британской монархии не нужно отдавать никаких предпочтений той или иной политической партии, как это было при короле Вильгельме IV, который симпатизировал тори, или королеве Виктории, совершенно явно отдававшей предпочтение вигам, принц Альберт стремился сделать свое окружение беспартийным и политически беспристрастным. «Совершенно необходимо, — писал он королеве, — чтобы они представляли обе стороны, то есть в равной степени представляли интересы тори и вигов».
Королева, полностью поддерживаемая лордом Мельбурном, воспротивилась этому. «Что же касается твоих пожеланий относительно собственного придворного окружения, мой дорогой Альберт, — писала она принцу с нескрываемым раздражением, — то скажу тебе откровенно и честно: так не пойдет. Можешь полностью доверять мне в этом вопросе и быть уверенным, что тебя будут окружать действительно честные, преданные и совершенно безупречные в моральном отношении люди... Обещаю тебе, что среди них не будет бездельников, как не будет слишком молодых, неопытных людей, так и старых развратников. Лорд Мельбурн уже сообщил мне о нескольких кандидатах, я сочла их вполне приемлемыми».
Принцу Альберту не было смысла протестовать и спорить с королевой. «Мне очень жаль, — ответил он ей в письме, — что ты не предоставила мне возможности самому подобрать себе придворных. Это были бы в высшей степени достойные люди. Подумай о моем сложном положении, дорогая Виктория. Ведь мне придется оставить свой дом со всеми его слугами и придворными, расстаться с близкими и преданными друзьями и отправиться в страну, в которой все будет для меня новым и непонятным... Кроме тебя, у меня там не будет ни единой души, которой можно было бы доверить самые сокровенные мысли. И при всех этих нелегких условиях ты не сочла возможным предоставить мне право подобрать двоих или троих человек, которые уже давно пользуются моим расположением и внушают мне полное доверие».
Однако даже такая безобидная просьба будущего супруга не повлияла на позицию королевы. Даже лорд Мельбурн заметно смягчился и посоветовал ей пойти на уступки, но и это не помогло. А король Леопольд, зная твердый характер своей племянницы, обратился непосредственно к премьер-министру страны и попросил его приложить все усилия, чтобы убедить королеву принять «единственно верное решение». Но королева осталась непреклонной. «Это в духе дяди Леопольда, — писала она принцу Альберту. — Он давно уже считает, что должен верховодить всеми и всем... Мне очень неприятно говорить тебе о вещах, которые, как я полагаю, могут вызвать твое неудовольствие, мой дорогой Альберт... Я просто делаю то, что, несомненно, пойдет тебе на пользу».