Обеспокоившись незавидными результатами обучении сына, принц Альберт обратился за помощью к ведущему френологу страны Джорджу Кумбу, который сам был одним из семнадцати детей в семье шотландского пивовара. Тот самым тщательным образом исследовал черепную коробку мальчика и отметил «некоторые особенности его темперамента и мозговой деятельности».
«Все органы, отвечающие за хвастовство, агрессию, переоценку собственной значимости и стремление к превосходству, развиты выше нормы, — угрюмо заметил Кумб. — Что же касается органов интеллектуального развития, то они совершенно явно недоразвиты».
«Мне стало интересно, откуда у него такие англосаксонские мозги, — сказал принц Альберт, прочитав отчет Кумба, - должно быть, он унаследовал их от Стюартов, поскольку после них все английские короли были германского происхождения».
Со временем у принца Альберта появилось недовольство политикой мистера Бёрча, который, как ему казалось, не проявляет должного усердия в воспитании юного принца. Кроме того, Бёрчу приходилось находиться с мальчиком «утром, днем и вечером» без выходных и праздников, и поэтому он сам предложил принцу Альберту подыскать человека, который более успешно справлялся бы с ролью воспитателя юного принца. Отношения между мистером Бёрчем и родителями принца Уэльского стали еще более натянутыми, когда тот выразил желание быть посвященным в духовный сан. Королева, которая решительно отвергала религиозные взгляды леди Литтлтон, столь же решительно заявила, что мистер Бёрч вряд ли сможет быть хорошим воспитателем, если станет священником. В конце концов она согласилась оставить его при дворе, но только при том непременном условии, что он не будет слишком «агрессивно» высказывать свои религиозные взгляды, а также если он станет посещать пресвитерианскую церковь во время пребывания королевской семьи в Шотландии. Кроме того, она выразила пожелание, чтобы мистер Бёрч не отрекался от таких «невинных забав», как танцы и охота. Что же до принца Альберта, то тот однозначно заявил, что если мистер Бёрч будет посвящен в духовный сан англиканской церкви, то уже не сможет выполнять свои обязанности по воспитанию сыновей. Однако он согласился не чинить никаких препятствий мистеру Бёрчу, пока тот сам не примет правильное решение. Таким образом, мистер Бёрч оставался воспитателем принцев крови вплоть до января 1852 г., когда подал в отставку в связи с посвящением в духовный сан.
К тому времени воспитатель уже успел привязаться к мальчику и даже сумел убедить его отца, что успехи того не такие уж и разочаровывающие, как привыкли думать родители. Разумеется, его письмо и орфография все еще оставляли желать лучшего, но «мы не должны забывать», говорил Бёрч, что в стране найдется не так уж много мальчиков такого возраста, которые при этом хорошо знают немецкий и французский или вообще отличаются начитанностью и эрудицией. Сами мальчики с сожалением узнали об уходе воспитателя, а принц Уэльский очень расстроился из-за того, что отец отказался продлить пребывание Генри Бёрча в доме. «Для принца Уэльского это было серьезным ударом, — писала леди Каннинг, — поскольку он сильно привязался к нему и очень болезненно отнесся к его уходу. Маленькие записки и подарки, которые мистер Бёрч находил на своей подушке, были очень трогательны».
Преемником Генри Бёрча на посту воспитателя принцев крови стал Фредерик Уэймут Гиббс — серьезный, лишенный чувства юмора и воображения юрист двадцати девяти лет, который был преподавателем Тринити-колледжа в Кембридже. Его отец оказался банкротом, мать сошла с ума, а парень воспитывался вместе с сыновьями друга матери сэра Джеймса Стивена, профессора современной истории в Кембриджском университете и дедушки знаменитой Вирджинии Вульф. Новый воспитатель должен был получать ежегодную зарплату в размере одной тысячи фунтов с «надбавками к этой сумме, которые барон Штокмар считал совершенно справедливыми и разумными». Он должен был находиться с принцем вплоть до того момента, когда тому исполнится семнадцать лет. Вскоре Гиббс с удивлением обнаружил, что его задача отнюдь не из легких. Как только он появился во дворце, королева тут же вызвала его для беседы, подробности которой он тщательно фиксировал в своем дневнике.
«Она много говорила о принце Уэльском и просила меня обратить особое внимание на две особенности его характера. Во-первых, временами он опускает голову и долго смотрит на ноги, а потом в течение одного или двух дней демонстрирует свой нервный и совершенно неуправляемый темперамент. Во-вторых, нервный срыв может случиться с ним после быстрой езды на лошади или в результате чрезмерной усталости».
Кроме того, королева предупредила мистера Гиббса, что мальчик чувствует себя неуверенно и агрессивно в присутствии более развитой и умной старшей сестры. «Она может косо посмотреть на него, обидеть его словом или каким-нибудь жестом, и после этого начинается их обычная склока и даже драка».
Однако первые контакты нового воспитателя с принцем оказались на редкость приятными. На следующий день после ухода Генри Бёрча Гиббс пошел с обоими принцами на прогулку, и старший мальчик, которому уже исполнилось десять лет, деликатно попросил у него прощения за то, что они все время молчат. «Вас не должно удивлять, что сегодня мы немного не в себе, — пояснил он. — Нам просто очень жаль, что мистер Бёрч ушел от нас. Это ведь вполне естественно, не правда ли?»
Мистер Гиббс охотно согласился с принцем Уэльским и подумал с надеждой, что, может быть, со временем принц будет и к нему относиться точно так же. Но принц этого не сделал. Напротив, с каждым днем он относился к новому воспитателю все хуже и хуже и через некоторое время стал вести себя так же непредсказуемо и безобразно, как в первые дни общения с Генри Бёрчем.
Другие домашние учителя и воспитатели принца неоднократно докладывали родителям, что, по их мнению, мальчик чересчур перегружен учебой и не успевает как следует отдохнуть. У принца действительно не было практически свободного времени и никакого отдыха в течение всего рабочего дня. По распоряжению принца Альберта, который по-прежнему считал, что принц Уэльский должен заниматься как можно больше, ежедневные занятия начинались в восемь часов утра и продолжались до шести часов вечера, причем без каких бы то ни было выходных.
Помимо обычных занятий по школьным предметам принца обучал верховой езде и военному делу армейский сержант. Принц Уэльский регулярно занимался гимнастикой, плаванием и танцами, играл в крокет, а зимой катался на коньках. Кроме того, он изучал лесоводство, фермерское хозяйство, столярное дело и овладевал мастерством каменщика. И при этом всех учителей строго-настрого предупредили; чтобы ребенок выкладывался изо всех сил и не отлынивал. А они должны были каждый вечер докладывать отцу о том, как прошел день и каковы успехи в учебе.
Неизбежным результатом такого напряжения сил и столь плотного режима обучения явилось то, что у принца стало укрепляться чувство собственного достоинства, которое в сочетании с крайним нервным истощением приводило к бурным всплескам эмоций и срывам. Именно поэтому все попытки познакомить его со сверстниками заканчивались скандалами. Принц вел себя агрессивно, не считался с их мнением и каждую минуту демонстрировал свое превосходство.
Королева в беседах со своей старшей дочерью признавалась, что «папа бывает слишком твердым и жестким» по отношению к сыну, но при этом никогда не отрицала самого принципа жесткого обращения с принцем Уэльским. А принц реагировал на все эти проявления жесткости неизбывным ощущением страха, частыми всплесками агрессивности и нервными срывами. «Он боялся своего отца», — вспоминал Чарльз Уинн-Каррингтон, один из немногих выпускников Итона, оказавшихся в Виндзорском дворце. И тут же добавлял, что ничего удивительного в этом нет, поскольку принц Альберт показался ему человеком «гордым, стеснительным и подавленным», который не умел нормально общаться с детьми. «Лично я был до смерти напуган общением с ним, — продолжал Чарльз Уинн-Каррингтон. — Однажды он неожиданно выскочил из-за кустов, а я так испугался, что бросился прочь, чуть было не сломав себе шею».