Подобные мысли принц Альберт высказывал и королеве, находясь в Осборне, где он высаживал молодые деревья. Закончив посадку, он посмотрел на них и с грустью произнес, что не доживет до того момента, когда они вырастут. Королева решительно запротестовала и стала доказывать, что ему только сорок лет и что рано думать о смерти. Но принц Альберт продолжал угрюмо твердить: «Я не увижу, когда они вырастут».
Меланхолическое настроение принца еще больше усилилось по возвращении домой в ноябре 1860 г. А в начале декабря, находясь в Балморале, он почувствовал себя «серьезно больным», и 5 декабря королева отметила в своем дневнике, что ее муж «очень слабый». На следующий день он написал Вики, что накануне чувствовал себя очень больным и настолько ослаб, что даже не смог держать в руке ручку. А когда почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы вернуться к привычной работе, тут же написал дочери, что переболел «самой настоящей английской холерой».
Едва поправившись от предыдущей болезни, принц-консорт снова заболел ангиной, «воспалением нервных окончаний верхней части щеки» и стал испытывать ужасную зубную боль, которая повергла в уныние даже видавшего виды дантиста, он заявил, что никогда не наблюдал ничего подобного. Сам принц называл свои страдания «Невыносимыми», а две проведенные дантистом операции так и не принесли ему сколько-нибудь серьезного облегчения. Королева написала дочери, что хотела бы взять его боль на себя, и еще раз повторила, что женщины рождены для страданий и переносят их «гораздо легче, чем мужчины». «Наши нервы, — говорила она дочери, — не настолько истерзаны и издерганы, как мужские».
Для королевы это было чрезвычайно трудное время, подвергавшее ее постоянному раздражению и разочарованию. Она просто не имела сил выносить его страданий и видеть мужа «подавленным, разбитым и глубоко несчастным». Королева не могла скрыть от дочери, что очень обеспокоена его навязчивыми мыслями о неизбежной смерти и даже сама порой впадает в отчаяние от безысходности. Принц стал раздражительным, нервным и чересчур капризным, в особенности когда был перегружен срочной работой. К примеру, читая важные документы, письма или газеты, он мог с легкостью бросить жене по-немецки: «Не мешай мне, я занят чтением».
«Дорогой папа никогда не признается в том, что ему стало лучше, — писала Вики своей матери, — и даже не попытается преодолеть это дурное состояние. При этом он всегда делает страдальческое выражение лица, чтобы все думали, что он тяжело болен. А у меня все наоборот. Я делаю все возможное, чтобы сохранить спокойствие, и никогда не показываю посторонним, что больна или страдаю от чего-то. Нервная система отца легковозбудима, он быстро раздражается и при этом становится подавленным и несчастным. Ты говоришь, что нет человека более совершенного, чем папа, но у него тоже имеются недостатки. Он чрезвычайно ответственно относится к своей работе и отдает ей слишком много сил. Думаю, что тебе очень не понравится, если Фриц тоже будет таким же раздражительным и чрезмерно поглощенным своими делами, как и он!»
34. СМЕРТЬ ГЕРЦОГИНИ КЕНТСКОЙ
«Я поцеловала ее руку и приложила к своей щеке».
15 марта 1861 г. королева отправилась во Фрогмор, чтобы навестить свою 75-летнюю мать, которая уже несколько месяцев страдала от рожистого воспаления и никак не могла поправиться. Близкий друг и личный секретарь герцогини сэр Джордж Купер, который привел в порядок все ее хозяйство после сэра Джона Конроя, умер за две недели до этого, и она была уверена, что ненадолго переживет его.
К счастью, все ее прежние конфликты с дочерью ушли в прошлое. «Бедная женщина, — писал лорд Холланд в самом начале правления королевы, — все ее влияние осталось позади. Отныне никто не считается с ее действиям и мнениями. При новом дворе она превратилась в полное ничтожество». И это была чистая правда, которую ей долго не удавалось признать. Она часто слышала, что ее дочь слишком занята важными делами, чтобы навещать ее. «Эти дни нельзя назвать ни счастливыми, ни радостными, — писала герцогиня дочери Виктории в день ее рождения в 1837 г., — все изменилось при дворе, все стало для меня чужим». Ее апартаменты в Виндзорском дворце находились слишком далеко от тех мест, где обычно появлялась королева. Герцогиня постоянно жаловалась на свое положение, устраивала «сцены» и скандалы и направляла дочери укоризненные письма. Лорд Ливерпуль однажды заметил барону Штокмару, что для королевы «это тяжелое и несправедливое испытание», которое может оказаться чрезвычайно вредным для ее слабого здоровья и слишком чувствительной нервной системы. «С одной стороны, — продолжал он, — мне очень неприятно видеть раскол между матерью и дочерью, а с другой — это все же лучше, чем постоянные ссоры и склоки». Королева была уверена, что мать вздохнула с облегчением, узнав, что дочь выходит замуж за принца Альберта. Однако она не преминула выразить недовольство тем обстоятельством, что ее проинформировали о предстоящей свадьбе в последнюю очередь. Еще бы, даже камердинер принца узнал об этом намного раньше герцогини! Королева опровергала это мнение и доказывала, что сказала об этом матери своевременно. Еще больше горечи испытала герцогиня Кентская, когда ей сообщили, что она не переедет в Букингемский дворец вместе с дочерью и племянником. После этого она высказала свое возмущение тем, что королева выделила ей в качестве ежегодного жалованья только 2 тысячи фунтов, что было, по ее мнению, крайне недостаточным для достойного содержания герцогини и ее хозяйства. После смерти принцессы Августы, дочери короля Георга III, герцогиня неохотно приняла не только Кларенс-Хаус, но также и Фрогмор-Хаус, что в Виндзоре.
С тех пор отношения между матерью и дочерью стали постепенно улучшаться. Узнав о смерти сэра Джона Конроя в 1854 г., королева написала матери:
«Мне очень понятны твои переживания по поводу смерти сэра Джона Конроя... Я не буду сейчас говорить о прошлом и о тех неприятностях, которые он доставил всем нам своими нелепыми попытками разделить нас, чего бы никогда не было, если бы не он. Все это похоронено вместе с ним. Мне очень жаль его бедную жену и детей. Сейчас они полностью свободны от его запретов появляться передо мной!»
«Да, — немедленно ответила герцогиня, — смерть сэра Джона Конроя стала для меня самым болезненным шоком за все последние годы. Я не буду даже пытаться найти оправдание многочисленным ошибкам этого несчастного человека, но было бы очень несправедливо с моей стороны, если бы я позволила возложить всю полноту ответственности только на него. Честно говоря, я обвиняю и себя тоже... Я верила ему безоговорочно, даже не задумываясь о последствиях всех его поступков, я слепо следовала его указаниям и позволила себе обижать тебя, своего дорогого ребенка, которому отдала каждую минуту своей жизни! Понимание истинной сути происходящего пришло ко мне слишком поздно, хотя само по себе это не заслуживает никакого наказания! Мои страдания были слишком велики, а утешение слишком мало. Слава Богу, что все эти недоразумения уже позади, и теперь только смерть может разлучить меня с моей любимой Викторией».
Теперь смерть приблизилась к самой герцогине, и королева дала волю своим истерическим чувствам, которых так опасались ее близкие и придворные. Примерно так же она переживала в 1850 г. смерть королевы Луизы, супруги короля Леопольда. Такая же истерика случилась с ней и в момент скоропостижной смерти Джорджа Энсона, личного секретаря принца Альберта. По ее словам, это был «едва ли не единственный верный друг мужа в этой стране». Эта смерть повергла ее в состояние шока. Еще большую горечь утраты ощутила королева в июле 1850 г., когда пришла весть о смерти сэра Роберта Пиля, «плохого и неуклюжего наездника», как выразился Чарльз Гревилл. Во время верховой прогулки Роберт Пиль свалился с лошади на Конститьюшн-Хилл и уже не смог прийти в себя. Королева глубоко скорбела по поводу этой нелепой смерти и вместе с принцем Альбертом горевала об утрате «нашего самого верного друга и преданного советника».
А уж о смерти герцога Веллингтона в сентябре 1852 г. и говорить не приходится. Когда мимо королевской четы со всеми почестями и в торжественно-траурной обстановке под звуки траурных мелодий провезли гроб с телом «самого великого человека, которого когда-либо производила на свет эта страна», королева разрыдалась и проплакала весь день. Ее не смог утешить даже принц Альберт, который сделал все возможное, чтобы прекратить истерический взрыв эмоций у своей жены.