Когда королева уехала в Балморал, ее душевные страдания усилились, потому что там практически все напоминало ей о муже. Ей постоянно чудилось, что она слышит его шаги или его голос. «О, дорогое мое дитя, — писала она кронпринцессе, — его предсмертная агония, его комната, его личные вещи, шляпа, килт — Боже мой, здесь все напоминает мне о нем». А в следующем году она сказала королеве Августе, что эти «дикие, угрюмые и очень одинокие горы» успокаивают ее. «Все горы, леса и скалы, кажется, говорят мне о нем». В такие моменты ей ничего не хотелось, кроме как сидеть, тихо плакать, жить только мыслью о нем и ни о чем больше не думать. Горе стало частью ее жизни, необходимостью, без которой она уже «не могла существовать».
Многие люди из королевского окружения стали всерьез опасаться, что королева потихоньку сходит с ума. «Бедная королева», — говорили они друг другу, с тревогой наблюдая за тем, как она сидит в гордом одиночестве и стучит белыми пальцами себя по лбу, словно проверяя, в своем ли она еще уме. Однажды она призналась лорду Кларендону, что у нее действительно возникают мысли, что она лишается рассудка. А Кларендон, в свою очередь, рассказал лорду Стэнли, что принц-консорт часто делился с ним опасениями насчет душевного здоровья королевы и считал своей обязанностью «следить за состоянием ее ума». За ней надо «следить каждую минуту и каждый час, — говорил он, — примерно так же, как кошка следит за норкой мыши».
Придворные часто замечали, как королева смотрела на бюст принца Альберта перед тем, как подписать тот или иной государственный документ. Некоторые из них даже слышали, как она тихо спрашивала, одобряет ли он ее решение. «Она действительно верит, — говорил лорд Кларендон, — что принц пристально наблюдает за ней, за каждым ее действием. Фактически она никогда не переставала общаться с его духом». Принц так много сделал для нее в прошлом, так часто руководил ее поступками, что она просто не понимала, как теперь будет жить без него, и обвиняла его в том, что он неожиданно покинул ее, бросил на произвол судьбы, не стал бороться за свою жизнь до последнего и безвольно покорился смерти. «Он умрет, — жаловалась она лорду Дерби незадолго до кончины мужа, — он, кажется, совсем не хочет жить». А чуть позже она повторила свою мысль. «Он умер оттого, что просто-напросто отчаялся в своих попытках отстоять жизнь». И как бы в упрек мужу королева часто называла себя «брошенным ребенком».
Физическое здоровье, на которое королева никогда прежде не жаловалась, стало ухудшаться от чрезмерных психических перегрузок. Она заметно потеряла в весе и совершенно не могла сосредоточиться на каком-то одном предмете. Кроме того, часто жаловалась на ужасные головные боли, на учащенный пульс, а самое главное заключалось в том, что она впервые в жизни стала мерзнуть. Королева также сетовала, что стала слишком забывчивой, ничего не запоминает и вообще понапрасну теряет драгоценное время. Состояние прострации, объясняла она королю Леопольду, было вызвано прежде всего огромными физическими и психическими перегрузками, а также той невероятной ответственностью, которая легла на ее плечи после смерти мужа. Она пыталась хоть как-то успокоить себя и поэтому старалась чаще вспоминать счастливые годы жизни, постоянно возрождать в памяти все достоинства и недостатки мужа, его манеру есть слишком торопливо, из-за чего постоянно ворчала на него, а также его ужасную привычку отправляться спать сразу же после ужина. «Мой дорогой, — всхлипывала королева, — боюсь, я слишком часто наседала на тебя с упреками и обидами».
38. ЦЕРКОВНЫЕ ПРОПОВЕДИ И СЛУЖБЫ
«Он нравится мне как человек, но не как епископ».
Королева погрузилась в собственное горе и с нетерпением ждала того момента, когда ее душа вновь встретится с душой принца Альберта после смерти. Она с таким негодованием отвергала все попытки успокоить себя или утешить добрым словом, как когда-то пресекла попытку священника доказать ей, что отныне она является невестой Христа. Тогда же она сказала, что «этот человек говорит ерунду». Более того, она сама признавалась настоятелю Виндзорской церкви Рэндаллу Дэвидсону, что иногда подвержена сомнениям в том, что загробная жизнь действительно существует. Правда, при этом добавила, что на самом деле все это мало ее волнует. Она все равно верит, что в той жизни ее душа будет находиться рядом с душой Альберта и что тогда уж выслушает его до конца. «Знаешь, моя дорогая, — говорила королева одной из своих внучек, — мне иногда кажется, что если я умру, то буду очень нервничать при встрече с твоим дедушкой, так как сделала много таких вещей, которые он ни за что на свете не одобрил бы».
«Я сейчас хорошо познакомилась со смертью, — писала королева старшей дочери, — и нахожусь намного ближе к этому невидимому миру». Она была абсолютно уверена, что ее муж внимательно наблюдает за ней и что она находится в постоянном контакте с его душой. Правда, при этом королева понятия не имела, с какими еще душами умерших людей она может там встретиться, и вообще не интересовалась тем, что будет с ними делать. А когда кто-то из придворных дам сказал ей, что все они скоро предстанут перед Авраамом, королева раздраженно заметила, что лично она вовсе не намерена встречаться с ним. , В том загробном мире, в котором она так надеялась встретить своего любимого мужа, не было ни ада, ни дьявола, так как сама мысль об этом казалась ей отвратительной и невыразимо ужасной. Однако при этом королева была склонна верить в оккультные науки, в сверхъестественные феномены и в непреодолимую силу магнетизма. Однажды в Осборне она принимала участие в спиритических сеансах и собственноручно вызывала духов давно умерших людей.
Как и Наполеон III, королева Виктория упрямо верила в символический смысл совпадений и магическую силу удачи, К примеру, она считала, что май является неудачным месяцем для заключения брака, поэтому всегда противилась, если кто-то из близких затевал свадьбу в это время. А 14 декабря, когда умер принц Альберт, навсегда стало для нее днем осуществления всех самых мрачных предзнаменований. Именно поэтому она очень расстроилась, когда узнала, что именно в этот день родился один из ее праправнуков, будущий король Георг VI. Дедушка этого ребенка принц Уэльский сообщал о рождении внука так, будто просил прощения. Мать ребенка была в отчаянии, что «это счастливое событие произошло в такой траурный для всей родни день». По этой причине королева долго не хотела быть крестной матерью мальчика и согласилась только тогда, когда ей сообщили, что родители решили назвать его Альбертом, Это имя стало для нее символом всего самого доброго и прекрасного в мире. Она так растрогалась, что подарила младенцу бюст принца Альберта.
С точки зрения христианской веры королеву Викторию можно считать вполне верующим человеком. Ей стало очень приятно, когда монахи-францисканцы пообещали, что будут молиться за нее, но католическую церковь она находила слишком помпезной, а ее обряды чересчур «странными и замысловатыми по сравнению с изящной простотой учения нашего Спасителя». Словом, у нее не было никакой склонности к католицизму, хотя, будучи в Швейцарии, она посетила один раз католическую мессу и осталась вполне довольной. Вместе с тем королева не терпела «никаких замечаний в адрес католической веры, которые зачастую были совершенно беспочвенными и оскорбительными для многих невинных и добропорядочных католиков». Однако «агрессивное поведение католических клерикалов» на похоронах короля Леопольда она расценила как «отвратительное попрошайничество».
Королева с сочувствием относилась к друзьям мистера Гладстона, которые называли себя сторонниками так называемого Оксфордского движения и отвергали практически все протестантские элементы в англиканской церкви. Иначе говоря, они выступали за возрождение дореформационной католической традиции и восстановление римско-католических идеалов XVII столетия. Королева считала их «католиками в душе», которые совершенно несправедливы в отношении англиканской церкви.