В феврале следующего года королева снова открывала работу парламента, однако позже пришла к выводу, что лучше бы она этого не делала:
«Вчера был ужасный день, и я в который раз сожалею, что поехала на открытие сессии парламента. Это глупое волнение из-за предлагаемых реформ совершенно развратило и рассердило людей. Одни из них злобно шипели, другие отчаянно стонали, третьи громко призывали к проведению реформы. А я, находясь в совершенном одиночестве, вообще не имела никакого желания вникать в суть споров. (Акт о парламентской реформе, предусматривавший значительное расширение права голоса, был принят в августе того же года.) Там было множество ужасных, перекошенных от злобы лиц, и мне доставляло это дополнительные страдания. В такие моменты монарху лучше не находиться в зале парламента. Поскольку погода была плохая, многие люди разошлись по домам, оставив у стен парламента только отчаянных горлопанов. Конечно, там остались только самые плохие люди».
41. ДИЗРАЭЛИ
«Он полон поэзии, романтики и рыцарского благородства. Когда он опускается на колени, чтобы поцеловать мне руку, которую всегда держит обеими руками, то обычно говорит: "С любящей лояльностью и преданностью"».
Одним из самых серьезных испытаний, с которыми королева практически не могла справиться, была необходимость приспосабливаться к частой смене кабинета министров. Она вообще не любила менять свое окружение, обычно привыкала к людям и расставалась с ними лишь в силу каких-либо объективных причин, да и то неохотно. Именно поэтому она была так предана старым друзьям и предпочитала иметь дело исключительно с ними. Шесть месяцев спустя после смерти мужа она обратилась к лорду Кларендону с просьбой предупредить лидера оппозиции лорда Дерби, что она просто не вынесет серьезных перемен в правительстве и что любые министерские перетасовки могут оказаться слишком тяжелыми для ее «душевного состояния».
Она всегда стремилась к тому, чтобы вокруг нее происходило как можно меньше изменений. В особенности когда речь заходила о составе придворного окружения. Именно поэтому не кажется странным, что большинство ее самых близких людей были весьма преклонного возраста, а некоторые из них были глухими от старости. Так, например, ее личный секретарь генерал Грей находился на своем посту до того времени, пока не умер в 1870 г. в возрасте шестидесяти шести лет. Его преемник Генри Понсонби исполнял свои обязанности вплоть до того момента, когда в 1895 г. перенес сердечный приступ и удалился от дел в возрасте семидесяти лет. А королевский казначей сэр Томас Биддалф тоже исправно исполнял обязанности королевского финансиста до семидесяти лет, когда умер в своем поместье неподалеку от Балморала. Да и личный врач королевской семьи сэр Джеймс Кларк лечил принца-консорта, когда ему было далеко за семьдесят. Новый личный секретарь королевы и преемник Генри Понсонби Артур Бигг, будущий лорд Стамфордем, оставался на этом посту вплоть до смерти королевы.
Королева всегда отчаянно противилась любым переменам при дворе и почти всегда добивалась успеха. Когда в ноябре 1863 г. леди Огаста решила выйти замуж в возрасте сорока одного года, а в качестве будущего супруга выбрала 48-летнего настоятеля Артура. Стэнли, королева не смогла скрыть своего неудовольствия и резко отчитала придворную даму. «Леди Огаста совершенно неожиданно решила выйти замуж (!!!), — жаловалась она королю Леопольду. — А мне казалось, что она никогда не покинет меня! [44]После смерти мужа это для меня самый жестокий и немилосердный удар! Конечно, она останется со мной и будет при дворе, но это уже совсем другое дело, так как отныне все свои силы она будет отдавать другому человеку» [45].
А когда выходили замуж и покидали королеву менее достойные дамы, она все равно ворчала, что в настоящее время «ненавидит любые перемены при дворе». К счастью, большинство ее придворных дам были вдовами, и поэтому вопрос об их повторном замужестве королевой просто не рассматривался. Она была категорически против повторных браков и без колебаний расставалась с дамами, которые позволяли себе подобные вольности, причем вне зависимости от занимаемого ими положения. Разумеется, королева не могла предотвратить замужество леди Огасты, но ей все же удалось отложить на целых три года женитьбу Фредерика, одного из своих конюших и сына Генри Понсонби, на хорошенькой дочери полковника, которую тот безумно любил. И все это объяснялось тем, что мужчина «всегда рассказывает своей жене обо всех служебных делах, и поэтому то, что происходит при дворе, тут же становится известно всему Лондону». А когда препятствия, чинимые королевой против этого брака, все же были преодолены, младшему Понсонби дали ясно понять, что ему вряд ли стоит рассчитывать на получение дома в качестве королевского подарка.
Что же касается перемен в правительстве, то здесь у королевы имелось гораздо меньше возможностей, чем в своем придворном окружении. Фактически у нее не было никакого контроля над составом кабинета министров, а перспектива работать с новым премьер-министром всегда наполняла ее чувством тревоги и беспокойства. Когда в октябре 1865 г. умер премьер-министр лорд Пальмерстон, а на смену ему пришел лорд Рассел, королева сильно расстроилась и долго не могла прийти в себя, хотя, как она сама признавалась королю Леопольду, лорд Пальмерстон ей нравился гораздо больше, чем лорд Рассел. «Он имел много неоценимых качеств, — писала она своему дяде, имея в виду Пильгерштейна, — хотя в то же самое время и много плохих черт. Одному Богу известно, сколько у нас с ним было серьезных проблем! Я никогда не уважала его по-настоящему, но вместе с тем не могу не признать, что он немало сделал для моего любимого Ангела!»
Не успела она как следует приспособиться к кабинету Рассела, которого всегда считала слишком трудным в общении, как его правительство потерпело поражение и ушло в отставку. Удрученная перспективой иметь дело с консервативным кабинетом лорда Дерби, королева поначалу отказалась принять отставку Рассела, а когда ее все же убедили в том, что другого выхода у нее просто нет, она расстроилась и стала ворчать, что эти ужасные перемены в правительстве являются для нее самым серьезным испытанием. Собственно говоря, настоящим бедствием для королевы были не сами консерваторы, а их лидер Бенджамин Дизраэли, которого принц Альберт когда-то описал как человека, «не обладающего ни единым признаком истинного джентльмена». Правда, в то время Дизраэли был только канцлером казначейства и не играл сколько-нибудь видной роли в политике. Позже принц Альберт заметно изменил свое мнение о Бенджамине Дизраэли и перестал считать его «беспринципным, нечестивым, беспокойным и лишенным даже внешней респектабельности». Дизраэли действительно немало сделал для ее покойного мужа, а его личное знакомство с принцем-консортом, как он по секрету признался королеве, стало для него «единственным благоприятным моментом во всей жизни». По его мнению, принц Альберт был «редким человеком, который полностью реализовал свой главный идеал... В нем было удивительное сочетание мужского изящества, человеческой простоты и величавого благородства, и все это поразительным образом сочеталось с уникальным интеллектом, напоминающим интеллект древнегреческих мудрецов Аттики».
Мистер Дизраэли решительно выступил в поддержку идеи создания мемориала принца Альберта, а потом, когда стал министром финансов и лидером палаты общин при правительстве лорда Дерби, поразил королеву своими парламентскими отчетами, которые она читала с огромным удовольствием, восхищаясь ясностью и четкостью его формулировок. И вместе с тем это был довольно странный человек, как, впрочем, и его супруга. Королева понимала, что он предан ей лично и институту британской монархии, но всегда чувствовала себя неуверенно в его присутствии. Это отношение к нему ей вскоре пришлось изменить.
После отставки кабинета лорда Дерби в феврале 1868 г. новым премьер-министром страны был назначен Бенджамин Дизраэли. По мнению королевы, произошел необыкновенный взлет человека, вышедшего из «низов общества». Откровенно говоря, Дизраэли вряд ли можно было причислять к людям «из низов». Его отец был известным и весьма преуспевающим писателем, а мать происходила из одного древнего еврейского рода. И все же можно согласиться с тем, что для представителя такой семьи высокий пост премьер-министра был, несомненно, выдающимся достижением. Сам Дизраэли со свойственным ему юмором отмечал, что он наконец-то достиг самого «грязного и скользкого полюса», поскольку долгие годы был аутсайдером в своей партии и даже не мечтал о самом высоком месте в ее сложной иерархии. От остальной массы консерваторов его отделяли не только национальность, образ жизни, привычки и манеры поведения, но и в значительной мере полученное им образование. Кроме лорд-канцлера Челмсфорда, который окончил навигационную школу в Госпорте, Дизраэли был единственным членом кабинета министров, который не посещал такие знаменитые учебные заведения, как Рагби (два министра), Шрусбери (один министр) и Итон (все остальные девять).
44
Браки женщин старше среднего возраста всегда вызывали со стороны королевы самое суровое осуждение. Когда известная своей филантропической деятельностью Анджела Бердетт-Куттс, с которой королева с давних пор поддерживала весьма дружеские отношения, вышла замуж за молодого американца Уильяма Эшмида Бартлетта, который был на сорок лет моложе своей жены, королева пришла в состояние благородного негодования. «Эта глупая старая женщина, — сердито ворчала она, — годится ему в бабушки. Обвешалась бриллиантами и думает, что этого достаточно» (RA, Queen Victoria's Journal, 3 May 1881). В своей отчаянной попытке предотвратить этот, по ее словам, «безумный брак» она написала кузену невесты лорду Харроуби, что «леди Бердетт-Куттс отдает себе отчет в своих действиях и понимает возможные последствия этого поступка... Будет очень грустно, если леди Бердетт-Куттс пожертвует своей доброй репутацией и своим положением ради этого безумного брака» (RA, A 15/544, 18 July 1880).
Лорд Харроуби отослал это письмо кузине со своей запиской: «Ты, возможно, полагаешь, что я был в шоке от содержания этого письма. Какой ответ я могу ей дать?» Баронесса посоветовала двоюродному брату написать королеве, что он не имеет никакой надежной информации относительно интересующего предмета и не намерен вмешиваться в ее личные дела (Harrowby MSS. Quoted in Edna Healey, Lady Unknown: The Life of Angela Burdett-Coutts, 1978, 198).
45
Принцесса Беатриса, которой в то время было всего лишь шесть лет, тоже была немало удивлена этим странным браком и продиктовала письмо, адресованное как невесте, так и жениху. «Я надеюсь, — писала она, — что с вами все в полном порядке, дорогая Гуска (Огаста). Меня очень удивило, что вы решили выйти замуж... Полагаю, вы наденете на свадьбу длинное белое платье или вы собираетесь вырядиться в короткое белое платье? Думаю, вы будете выглядеть чрезвычайно забавно в качестве настоятельницы».
«Надеюсь, у вас все прекрасно, настоятель, — продолжала она в другом письме. — Очень интересно, что вы собираетесь стать деканом Вестминстерского аббатства... И еще более странно, что вы все-таки решили жениться. Прощайте» (Letters of Lady Augusta Stanley, 316-317).