Концерты в Букингемском дворце разбавляли монотонность придворной жизни. Привыкшие к разгулу вельможи томились в гостиной королевы-девственницы. Это ведь не Георг, с которым можно было обсуждать любовниц, и не Вильгельм, любивший соленые морские шуточки. Непонятно, о чем вообще говорить с особой столь юной и чистой помыслами. И не лучше ли глубокомысленно промолчать, оставив остроты для клуба?
Во время одного из таких приемов Чарльз Гревилл пытался разговорить королеву, но далеко их беседа не продвинулась:
«К. Вы сегодня ездили верхом, мистер Гревилл?
Г. Нет, мадам, не ездил.
К. Сегодня был чудный день.
Г. Да, мадам, прекрасный день.
К. Хотя и довольно прохладный.
Г. Да, мадам, было довольно прохладно.
К. А ваша сестра, леди Френсис Эгертон, часто ездит верхом, не так ли?
Г. Да, мадам, ездит иногда.
(Наступила неловкая пауза, я решил взять инициативу в свои руки и продолжить разговор на избранную тему.)
Г. А вы, Ваше Величество, сегодня катались на лошади?
К. (слегка оживившись). О да, сегодня у меня была довольно продолжительная прогулка!
Г. Полагаю, у Вашего Величества хорошая лошадь?
К. О да, очень хорошая!»[49]
На этом темы для беседы были исчерпаны. «Она выглядит и говорит довольно бодро: критиковать в ее поведении нечего, но восхищаться тоже нечем», – пригвоздил королеву язвительный Гревилл.
Виктория остро чувствовала недостаток образования и светского лоска, подмечала, что на ее вечерах министры едва сдерживают зевоту. Только с Лецен и Мельбурном она чувствовала себя в своей тарелке: гувернантка ворковала над своей воспитанницей, а в глазах премьера Виктория видела неподдельное восхищение.
Коронация Виктории, назначенная на 28 июня 1838 года, была событием уникальным. Дело даже не в том, что парламент выделил на организацию церемонии огромную сумму – 200 тысяч фунтов. Коронация Георга IV обошлась и того дороже, но прошла отвратительно: пока на Георга возлагали корону, Вестминстерское аббатство брала штурмом его отвергнутая супруга Каролина. Георг демонстративно не позвал жену на свою – и ее! – коронацию, и королеве пришлось уйти несолоно хлебавши, под улюлюканье собравшейся толпы. Но от Георга только того и ждали, зато на юную Викторию возлагались большие надежды. Ее коронация должна была затмить все предыдущие и восстановить престиж британской монархии.
Коронация стала не только частным праздником для монарха и знати, но поистине народным торжеством. В Вестминстерское аббатство наравне с лордами были приглашены члены палаты общин, а за древними стенами готовились развлечения для простого люда. Всю неделю в Лондоне гремели оркестры, по ночам вспыхивали фейерверки, особняки знати и театры сияли от праздничной иллюминации. В Гайд-парке устроили ярмарку с каруселями и полетами на воздушных шарах. Чтобы сделать праздник еще более зрелищным, была изменена и сама церемония: впервые с 1760 года королевская процессия должна была проехать по улицам Вестминстера, давая горожанам шанс воочию увидеть королеву. Георг и Вильгельм предпочитали лишний раз не показываться на глаза подданным – меньше шансов услышать свист и улюлюканье вместо «Боже, храни короля».
К полуторамиллионному населению Лондона прибавилось еще 400 тысяч приезжих. «Грохот, сутолока, толпы народа, шум неописуемый, – возмущался Чарльз Гревилл. – Повсюду всадники и пешеходы, улицы загромождены каретами, тротуары забиты деревянными трибунами [для зрителей], от стука молотков и грохота звенит в ушах, доски норовят упасть на голову… Парк похож на огромный лагерь с палатками, над которыми реют флаги, а дороги и поезда по-прежнему запружены прибывающими гостями… Словом, все это забавно, но уж очень утомительно и поскорее бы закончилось». Добраться от вокзала до Вестминстера было практически невозможно. Те, кому удавалось поймать экипаж, платили от 8 до 12 фунтов, а если говорили с иностранным акцентом – то вдвое больше.
Накануне коронации вокруг дворца не смолкал гомон, мешая королеве спать. В полночь, когда она уже задремала, ударили колокола, а в 4 часа утра ее окончательно разбудил орудийный салют. Тем не менее в 7 утра Виктория чувствовала себя «уверенно и бодро». После легкого завтрака она облачилась в парадные одежды из белого атласа и багряного бархата. Голову ей увенчала бриллиантовая диадема, которую она один раз уже надевала на открытие парламента.