Она рассмеялась и расплакалась одновременно, не чувствуя за собой вины, ибо никому не давала клятвы, что до конца своей жизни не проронит ни слезинки.
— Мне сделал предложение… мудрец-посланник? — с неподдельным весельем спросила она, утирая слезы. Но вместе с тем в голосе ее звучали недоверие и даже страх; Кеса никогда прежде не думала, что когда-либо произнесет запрещенные для других столь волшебные слова, как «мне сделали предложение». Боялись оба.
— Конечно же, да, — ответил он. — И не смейся над этим, прошу тебя… Мне отказано?
— Нет! — крикнула она, уже не пытаясь сдержать смех, который наконец одержал верх над слезами. — Такое уже… с кем-то было?
— Конечно же, да, — повторил он. — Ты мне не отказала?
— Нет. Где подарок? Ну, подарок на помолвку?
Обрадованный Готах, у которого с сердца словно камень свалился — ибо нет для мужчины более страшного мгновения в жизни, чем то, когда он ждет ответа избранницы, — беспомощно огляделся, но вдруг вспомнил о разбойничьей шапке, которую забыл снять. Стащив ее с головы, он тут же подарил ее прекрасной блондинке, которая все еще сидела в кресле.
— А кольцо? — спросила она, принимая от него шапку, но без особого энтузиазма.
Посланник посмотрел на сверкавший на его мизинце рубин.
— О нет, — неожиданно серьезно сказал он. — Сейчас я его сниму и надену обратно только тогда, когда мы будем уезжать. Его место в Ромого-Коор.
Кеса непонимающе посмотрела на него.
— Это Гееркото, рубин Дочери Молний, — объяснил Готах. — Хайна купила эту безделушку у ничтожного торговца, которого я прогнал из дворца, и пережила худшие мгновения в своей жизни, когда об этом узнал Глупый Готах… Я решил, что на этот раз Делара не выдаст свою старшую сестру и не убьет среднюю.
Это уже было действительно слишком для женщины, которая в один миг вновь обрела друга, получила собственного мужчину и прочитала заколдованное в печатях и буквах обещание свободной и бурной жизни, над которой никто во всем Шерере не имел и не мог иметь никакой власти.
— Хайна — это… Делара? — едва слышно спросила она. — Третья сестра?
Готах встал и прошелся по комнате, потом снова остановился перед креслом, с которого вопросительно смотрела на него прекрасная невеста. Единственная на свете женщина, с которой он мог говорить обо всем, что составляло его жизнь.
— Нет… — неохотно ответил он.
Потом пожал плечами и сказал:
— Да.
Кеса удивленно наклонила голову.
— Собственно говоря, никто этого не знает, — закончил он и приложил палец к уху. — Взяла шапку?
— Взяла.
— Ну, значит, решено.