— Я позову Хелен, — наконец сказал он. — Она может рассказать тебе что
случилось…
— Я знаю, что случилось, — сказал Тай. Он нашел свой телефон на дне сумки. Напряжение покинуло его тело; его облегчение было ощутимым. Кит был озадачен. Нигде в Идрисе не было сигнала; телефон был бы бесполезен.
— Я собираюсь снова лечь спать, — сказал Тай. — В моем организме все еще есть наркотики. Я чувствую их. — Его голос звучал недовольно.
— Мне остаться? — спросил Кит. Тай бросил сумку на пол и откинулся на подушки. Он держал телефон в правой руке, так крепко, что его костяшки были белыми, но в остальном не было никаких признаков беспокойства.
Он посмотрел на Кита. Его серые глаза были серебряными в лунном свете, плоскими, как две 25-центовые монеты. Кит не представлял, о чем он думает.
— Да, я бы предпочел, чтобы ты остался, — сказал он. — И ложись спать, если хочешь. Со мной все будет хорошо.
Он закрыл глаза. Через некоторое время Кит сел на кровать напротив Тая,
ту, которая должна была принадлежать Ливви. Он вспомнил, как в последний раз видел ее наедине, когда помогал ей с ожерельем перед заседанием Совета, как она улыбалась, яркость и жизнь на ее лице. Казалось абсолютно невозможным, что она ушла. Возможно, Тай вовсе не вел себя странно, возможно, остальные, приняв факт ее смерти были теми, кто не понимал.
* * *
Джулиан подумал, что между комнатой Эммы и его комнатой сотня миль. Тысяча. Он пробирался по коридорам дома на канале, словно во сне.
Его плечо горело и болело.
Эмма была единственным человеком, которого он когда-либо желал, и сила этого желания иногда его оглушала. Никогда больше, чем сегодня. Он потерял себя в ней, в них, на какое-то время; он чувствовал только свое тело и ту часть своего сердца, которая любила и была невредима. Эмма была в нем всем хорошим, подумал он, все это ярко горело. Но потом пришла боль и ощущение чего-то неправильного, и он понял. Когда он поспешил в свою комнату, страх ударил снаружи его сознания, завывая, чтобы его впустили и признали, как руки скелета, царапающие окно. Это был страх его собственного отчаяния. Он знал, что теперь он смягчен шоком, что он только коснулся верхушки айсберга горя и воющей потери. Придет тьма и ужас: он уже переживал это раньше, вместе с потерей отца.
А это… Ливви…Будет хуже. Он не мог контролировать свое горе. Он не мог контролировать свои чувства к Эмме. Вся его жизнь была построена вокруг того, чтобы контролировать себя, маску, которую он показывал миру, и теперь она трескалась.
— Джулс?
Он добрался до своей спальни, но не был свободен. Марк ждал его, прислонившись к двери. Он выглядел усталым, волосы и одежда были помяты. Не то чтобы Джулиану было на что жаловаться, потому что его собственная одежда была порвана и окровавлена, а ноги были босыми.
Джулиан остановился.
— Все в порядке?
Они собирались спрашивать друг друга об этом постоянно в течение некоторого времени, догодался он. И никогда не будет «в порядке»,но они все равно будут успокаивать друг друга в мелочах, в куче крошечных побед: да, Дрю немного спала; да, Тай немного ест; да, мы все еще дышим. Джулиан машинально слушал, как Марк объяснил ему, что он и Хелен забрали Тавви, он теперь знал о Ливви, и это не прошло хорошо, но Тавви уснул.
— Я не хотел беспокоить тебя среди ночи, — сказал Марк, — но Хелен настояла. Она сказала, что в противном случае первое, что случится, когда ты проснешься, это взбесишься из-за Тавви.
— Конечно, — сказал Джулиан, удивляясь, что его голос звучит так связно. —
Спасибо, что сообщил мне.
Марк долго сморел на него.
— Ты был очень мал, когда мы потеряли Элеонору, твою мать, — сказал он. — Однажды она сказала мне, что в сердцах родителей есть часы. Большую часть времени они молчат, но ты можешь слышать их тиканье, когда твоего ребенка нет с тобой, и ты не знаешь, где он находится, или когда он не спит ночью и хочет видеть тебя. Они будут тикать, пока ты не будешь с ним снова.
— Тавви не мой ребенок, — сказал Джулиан. — Я не родитель.
Марк коснулся щеки его брата. Это было скорее прикосновение фейри, чем человека, хотя рука Марка была теплой, мозолистой и настоящей. На самом деле, это совсем не похоже на прикосновение, подумал Джулиан. Это было похоже на благословение.