Магнус вздохнул.
— Тогда заходи. Но тихо. Все спят, и это достижение, учитывая все, что произошло.
«Конечно», — подумал Джулиан, следуя за Магнусом в центральную гостиную. Это тоже дом скорби.
Интерьер дома был грандиозный по своим масштабам, с высокими потолками и мебелью, которая выглядела тяжелой и дорогой. Роберт, казалось, мало что добавил в плане индивидуальности и декора. На стенах не было семейных картин, а кроме родовых пейзажей, почти не было картин.
— Я давно не видел Алека плачущим, — сказал Магнус, опускаясь на диван и глядя куда-то в даль. Джулиан стоял на месте, вода капала с него на ковер.
— Или Изабель. Я понимаю, на что это похоже — иметь отца-ублюдка. Он по-
прежнему ублюдок. И он любил их и пытался исправить это. Что больше, чем ты можешь сказать о моем. — Он бросил взгляд на Джулиана. — Я надеюсь, ты не возражаешь, если я не использую на тебе заклинание сушки. Я пытаюсь сохранить энергию. Там есть одеяло, на этом стуле.
Джулиан проигнорировал одеяло и стул.
— Я не должен быть здесь, — сказал он.
Взгляд Магнуса упал на окровавленную ткань, повязанную вокруг запястья Джулиана. Выражение его лица смягчилось.
— Все в порядке, — сказал он. — Впервые за долгое время я чувствую отчаяние. Это заставляет меня набрасываться. Мой Алек потерял своего отца, а Конклав потерял достойного Инквизитора. Но ты, ты потерял надежду на спасение. Не думай, что я не понимаю это.
— Моя руна начала гореть, — сказал Джулиан. — Сегодня ночью. Как будто она нарисована на моей коже огнем.
Магнус нагнулся и устало потер лицо. Линии боли и усталости были вытравлены рядом с его ртом. Его глаза выглядели опухшими.
— Хотел бы я знать об этом больше, — сказал он. — Какое разрушение это принесет тебе, Эмме. Другим. — Он сделал паузу. — Я должен быть добрее к вам. Ты потерял ребенка.
— Я думал, что это сотрет все остальное, — сказал Джулиан, его голос задрожал. — Я думал, что в моем сердце не будет ничего, кроме агонии, но там есть место для меня, боящегося за Тая и паникующего из-за Дрю, и есть место для большего количества ненависти, чем я когда-либо думал, что кто-либо может почувствовать. — Боль в руне парабатай вспыхнула, и он почувствовал, что его ноги не держат его.
Он пошатнулся и опустился на колени перед Магнусом. Магнус не удивился, что он стоит на коленях. Он только смотрел на Джулиана с тихим терпением, как священник, слушающий исповедь.
— Что больнее, — спросил Магнус, — любовь или ненависть?
— Я не знаю, — ответил Джулиан. Он сунул мокрые пальцы в ковер по обе стороны от коленей. Ему казалось, что он с трудом переводит дыхание. — Я все еще люблю Эмму, больше, чем когда-либо думал, что такое возможно. Я люблю ее все больше с каждым днем и больше с каждым разом, когда пытаюсь остановиться. Я люблю ее, как будто меня разрывают пополам. И я хочу перерезать горло каждому в Когорте.
— Необычная любовная речь, — сказал Магнус, наклонившись вперед. — Как насчет Аннабель?
— Я тоже ее ненавижу, — сказал Джулиан, без эмоций. — Во мне достаточно места, чтобы ненавидеть их всех.
Кошачьи глаза Магнуса сверкнули.
— Не думай, что я не знаю, что ты чувствуешь, — проговорил он. — И я могу кое-что сделать. Это поможет на время. Неприятная вещь. И я бы не сиал соглашаться с легкостью.
— Пожалуйста. — Стоя на коленях перед колдуном, Джулиан поднял глаза; он никогда в жизни ни о чем не просил, но ему было все равно, просил ли он сейчас. — Я знаю, что ты болен, я знаю, что даже не должен просить, но я больше ничего не могу сделать, и мне некуда пойти.
Магнус вздохнул.
— Могут быть последствия. Ты когда-нибудь слышал выражение «сон разума рождает чудовищ»?
— Да, — ответил Джулиан. — Но я все равно стану чудовищем.
Магнус встал. На мгновение он, казалось, возвышался над Джулианом, фигура такая же высокая и темная, как мрачный жнец в детском кошмаре.
— Пожалуйста, — снова сказал Джулиан. — Мне больше нечего терять.
— Да, ты прав, — сказал Магнус. Он поднял левую руку и вопросительно посмотрел на нее. Кобальтовые искры загорелись на кончиках каждого пальца. — О, да.
Комната осветилась синим огнем, и Джулиан закрыл глаза.
Глава 3
Вечный покой
Похороны были назначены на полдень, но Эмме не спалось. Она ворочалась, металась уже с трех или четырех часов утра. Ее глаза были сухими и зудели, а руки дрожали, когда она расчесывала волосы и собирала их в аккуратный пучок на затылке.
После ухода Джулиана она, завернувшись в простыню, подбежала к окну, и уставилась в даль, чувствуя смесь шока и неверия. Она видела, как он вышел из дома, прочь в моросящий дождь, не остановившись даже, чтоб застегнуть куртку.