Она тоже не знала больше нужных слов; знала только, что кругом – холодное царство теней, и с каждым днём всё меньше, меньше внутри тепла. Белой Деве лучше не попадаться на глаза дракону: здесь, вдали от лорда Кродора и его слуг, Шантия могла без страха закрыть глаза. Какая из людских женщин вышла бы сюда, где вперемешку с дождём осыпаются белые клочья снега, не надев тёплого плаща, не спрятав в меховой муфте руки? Не нашлось среди них такой, что могла бы без боязни сесть на скамью в дальнем углу чёрно-серого сада, укрытого плащом гниющих листьев, и вышивать. Это одно из тех немногих занятий, которое дозволено варварским женщинам. Их – и рабынь, и жён – запирают под замок, как драгоценные камни в сокровищницах, чтобы лишь изредка доставать и хвастаться во время шумных пиров. У Шантии получалось плохо: гораздо красивее криво вышитого узора выглядели темнеющие алые пятнышки на дешёвом холсте, следы крови, то и дело капавшей с исколотых грубой иглой пальцев. Стежок – укол, стежок – укол, и вслед за толстой бесцветной нитью – вереница красных капель.
Затрещали ветви кустов, вспорхнула мелкая серая птичка: улететь бы за ней! Нет, вряд ли чужаки: пусть и за стенами находится старый сад, у самого озера, но от мира вне крепости он также отгорожен ещё одной высокой каменной оградой – не перелезть. На тропе чуть поодаль тем временем показались двое: давно знакомый воин, носивший имя Гиндгард, и другой, чьё лицо укрывало сплетение ветвей.
- Да ты гляди, гляди! – Гиндгард ткнул пальцем в свежий шрам на щеке. – Да чтоб козлы драли того выродка со стрелами! Видал, каково? Вот чуть-чуть ещё, ей-ей, и к праотцам! А ты всё держишься за мамкину титьку, боя не видал… Тоже мне – из знатных! Да какой из тебя вождь-то выйдет?!
Шантия привыкла к похожему зрелищу. Прежде люди, полагая, будто она из высшей их разновидности, вели себя сдержано; присутствие же наложницы не волновало даже обманчиво учтивых. Всё в порядке: просто сон, глупые речи без смысла. Довольно думать, будто где-то всё ещё идёт война.
- Каждый узнает вкус крови в свой черёд. Брат решил, что мне покуда не нужно отправляться в море, - заговорил спутник – и Шантия узнала его по голосу. Мальчишка, едва ли её лет, но уже приговорённый к вечной войне; младший брат людского вождя, Киальд. Нужно уйти: пусть говорят, пусть даже сразятся и убьют друг друга – какая разница, как пойдёт дальше сон? Лишь бы не выдать себя, не привлечь внимание: тени, скользящие по холодному миру, имеют обыкновение высасывать из жертв остатки жизни.
- Да ты смотри! – поздно. – Вон, как раз их рода девка. Слышь, лгунья, верно говорят, будто твои человечину жрут? А ещё слыхал, будто бы у вас с трупами сношаются.
Уйти, уйти, уйти.
- Куды побегла?! А ну стоять! – и останавливаешься, не из страха, а по привычке. – Отвечай, с тобой говорю! Каково оно, с трупами-то, а?! Может, вашим затем война и надобна. Своих-то жрать да трахать зазорно, а чужих – что б и нет?
Потомка великанов несложно разозлить: ему всё равно, на что гневаться. Ненависть порождается молчанием, она же родится от любого ответа. Что толку тратить слова и объяснять? Итог всегда один и тот же: толстые пальцы, стискивающие до синяков запястье, и запах мочи, пота и браги.
- Ишь, важная! Прикидывается, мол, не понимаю по-вашему. Знаем, знаем, чего твоя родня удумала! Подложить, значит, вместо королевской дочери дрянь с простонародья. Тоже мне – прынцесска выискалась. Что, прынцесска, откуда вылезла?
Уже почти получается не плакать, хотя сердце где-то там ещё бьётся, кричит, отбивается от монотонного «Это сон, это сон, это сон». И всё-таки болит.
- Из шлюх, небось? Сестрица твоя так точно оттуда – ишь, выделывалась! Довыделывалась, и папашка твой. Хотя он тебе небось и не папка, откудова у шлюхи семья? О, ревёт, ты смотри! Чего, думаешь, куплюсь?!
Рука уже занесена для удара, когда Киальд неожиданно говорит:
- Прекрати, Гиндгард. Это низко – срываться на женщине.
Слёзы высыхают; и уже почти хочется заговорить, объяснить, что на родине людей доселе почти не встречали, а значит, не могли и есть человечину, что трупы бальзамируют порой вовсе не затем, чтобы после использовать для постельных утех, и что произошла ошибка, чудовищная ошибка, слишком многим стоившая жизни…
- Она принадлежит моему брату. Представь, что Кродор сделает с тобой, когда увидит, что ты лезешь к его наложницам. Один приказ – и ты пополнишь ряды евнухов.
Шантия вновь не сказала ни слова. Неразумно. Драгоценные жемчужины в запертой сокровищнице не говорят, не жалуются на судьбу, и уж тем более не желают вернуться на родное морское дно. Снова будет вечер, а за ним и ночь, когда, возможно, лорд Кродор отведёт её в свои покои, и вновь она будет стоять перед ним, не испытывая стыда, не желая прикрыться, не желая ничего вовсе.
А сердце будет так же биться и кричать, что уже давно пора проснуться.
========== Путь отчаяния. Глава II ==========
Во снах обыкновенно преследует нас то, чего мы тайно желаем – или же то, чего более всего страшимся. Шантии снилось море, бесконечные волны, от края и до края горизонта. Изредка вспарывал их серебристый гребень – то истинные хозяева морей показывались на мгновение и вновь устремлялись в родные непостижимые глубины. В лицо бил ветер, и сон изменялся: откуда-то возникали вонзающиеся в спину гигантского змея гарпуны, и воды окрашивались кровью, чтобы после вовсе застыть подобно древним изваяниям.
Шантия стояла на палубе корабля, замершего на гребне каменной волны; всё сильнее, сильнее поднимался ветер – того и гляди, сдует за борт, туда, где покоится мёртвое тело хозяина морей. А меж тем из кровавых озёр подымались безликие, безымянные призраки. Они не приближались, не звали за собой: просто стояли, глядя на единственную искру жизни в опустевшем мире пустыми провалами глазниц, и колыхалась на ветру слезающая лохмотьями кожа. Кажется, чудовищные порождения сна чего-то ждали, недвижимые, будто и в самом деле мёртвые.
Мертвецы ждали – и Шантия ждала вместе с ними.
Тем временем багровым окрасилось и небо, будто и там пролилась чья-то кровь. Мгновение надежды, мгновение счастья – так, наверное, замер мир, внимая звукам битвы Антара и его ослеплённой дочери, таким мир ожидал решения. Она закрыла глаза – вот-вот свершится чудо, и пролившаяся кровь обратится морской водой, а призраки уйдут вдаль по лунной тропе. Быть может, они дозволят и ей пойти следом?..
Но не кровь пролилась с неба, лишь сорвалась и медленно опустилась на палубу малая искра пламени. Нет, не искра – женщина, целиком сотканная из подвижного, изменчивого огня. Лишь теперь исчезла слабость, и Шантия бросилась к борту – бежать, бежать… А куда, если кругом сомкнули ряды мертвецы, и она приближается, эта страшная женщина, у которой, как и у многих здесь, нет лица, тянет руки. Всё, к чему она прикасается, окутывается языками пламени, чернеет, осыпается пеплом. Нет, смерть, пусть смерть, но не такая! Шантия зажмурилась и прыгнула, прыгнула вниз с каменного гребня, надеясь не увидеть, как тянут к ней гниющие руки призраки, не почувствовать удара.
А после она открыла глаза вновь, и первым, что она увидела, был приближающийся огненный вихрь. Одно прикосновение – и пламя жадно впилось в кожу, плоть и кости, вгрызлось внутрь слишком настоящей болью, безумием, страхом – и Шантия проснулась.
Так странно смотреть в высокий каменный потолок, с каждым мгновением всё больше убеждаться в нереальности сна, но не чувствовать от пробуждения ни сожаления, ни радости. Часть души шептала: лучше было бы, наверное, взаправду сгореть.
А что обитатели замка и сам замок? Даже в логове дракона кипит жизнь.