приветствуются поправки ПБ
Лучи восходящего солнца просачивались сквозь густую траву, золотя зеленые травинки. По небу медленно плыли облака, похожие на неторопливо бродивших по лугу белых пушистых овечек. Эдмунд ненавидел всех и вся.
― Если бы не ты. ― шипит Справедливый Каспиану, в абсолютной тишине. ― Ничего этого не было бы. Ты ― не Король, а эгоистичный мальчишка!
Эдмунд в ярости. Он хочет до такой степени ударить Каспиана, что Рабадаш и Питер держат его с двух сторон, хотя он больше и не пытается вырваться. Поддаваться гневу и слабости в присутствии подданных ― ни один Король не мог себе такого позволить, а Эдмунду плевать. Все его мир центрит на одном человеке, и сейчас этот человек в плену или же… убита. Мысли причиняют физическую боль, Эдмунд не хочет верить в то, что Элизабет может быть уже мертва.
У Каспиана взгляд в пол опущен, на щеке небольшой порез, и весь его вид говорит о том, что ему жаль. Жаль, что из-за его эгоизма и жажды мести мертвы или в плену половина армии. И она ― Элизабет.
Эдмунд не помнит, как Питер сказал ему о том, что Лиззи осталась в ловушке с нарнийцами. Эдмунд потерял ее из виду, потом увидел рядом с Питером и Рабадашем и немного успокоился, продолжая отбиваться от воинов Мираза. Полностью сосредоточившись на битве и теориях выживания, Справедливый опомнился слишком поздно. Он посмотрел на раненого Питера, измученного Рабадаша, испуганных Люси и Сьюзен, после чего задал только один вопрос. Где Элизабет? Он помнит, как Рабадаш сделал шаг вперед, положил руку ему на плечо и сказал, что Элизабет осталась в ловушке. Что она была далеко от ворот, и не успела до них добежать ― минотавр опустил свою ношу. И все стало вдруг таким неважным. Элизабет не было рядом, ее вообще не было поблизости.
Будь здесь Элизабет, Рабадашу и Питеру не надо было удерживать Эдмунда от избиения Каспиана и просить не оскорблять его. А Эдмунд кидал такие слова, значение которых иногда не понимал Питер с родными, не то что Нарнийский юноша, но вложенное в них количества ненависти и яда не требовало объяснение. Будь здесь Элизабет, она подошла бы к Эду и молча обняла со спины, прижимаясь и ничего не говоря, потому что одно ее присутствие означало, что все хорошо или может таковым стать. Глаза метали огонь по комнате, руки то и дело тянулись к мечу, не желая находиться на одном месте. В висках отбивалось только одно имя.
Элизабет. Элизабет. Элизабет. Элизабет.
― Я не думал… ― начал Каспиан, но был грубо прерван Рабадашем.
― Конечно, нет.
Эдмунд вырывается и уходит. Молча. С потухшими карими глазами, поникший и какой-то разбитый. Элизабет в плену у Мираза. Или убита ― он в это не верил. Просто не мог и не хотел поверить, как бы стыдно и совестливо ему за это не было. Взгляд, полный неверия и сомнения, мог прожечь насквозь любого, кто попытался бы подойти к Королю. Он метался внутри, все в нем требовало только одного ― найти ее. Найти любимую. Эдмунд не успокоится, пока не обнимет ее вновь. А если увидит ее мертвой, обойдет все только существующие миры, откроет миллион шкафов и посетит тысячу станций, но найдет ее живой. Услышит ее полное любви «Эдмунд» и станет счастливым.
Парень осматривается и понимает, что зашел в лес. Ноги не держат, и он без сил опускается на землю, приваливаясь к дереву.
Элизабет. Элизабет. Элизабет.
Он ожидает, что сейчас его обнимут тонкие руки и к нему порывисто прижмется теплое тело. Лиз заворчит, что он замерзнет и будет греть его своими всполохами магии, а Эдмунд с ленивым удовольствием наблюдать за ними. И говорить ничего не надо. Они вместе, и они сильно любят друг друга. Но Эдмунд вспоминает, что ее рядом нет. И, возможно, больше никогда не будет.
Тяжело от тысячи ссадин и ушибов на теле, но внутри ещё тяжелее – приходит осознание случившегося. В груди полыхает огонь, обжигая и заставляя плакать навзрыд. На короля волнами накрывают ощущения страха, безысходности, мрака и печали.
Перед глазами появилось ее лицо. Нежное личико, серо-голубые глаза, тёмные шелковистые волосы, прекрасная фигура. Эдмунд посмотрел на нее впервые, как на девушку, когда ему было всего восемь лет и понял, что любит её. Ему хватило одного взгляда, чтобы осознать это. Они были детьми, и он уверял себя, что его чувства изменятся. В конце концов, какие серьёзные чувства могут быть у детей? Но спустя время Эдмунд уже знал: это не надолго, это ― навсегда.
Он был счастлив, когда она тоже сказала, что любит его.
Болезненный стон рождается где-то около сердца и вырывается наружу.
― Что же с тобой, Элиз?
В грудь словно кол всадили, больно. Очень. Эдмунд сворачивается калачиком, дает волю эмоциям, пуская внутрь тоску, горечь и милое личико неунывающей, его любимой девочки с уже сиреневыми глазами.
***
Темнота смыкается. Черт… Тьма поглощает все. Поглощает меня. Где-то далеко разверзается ад кромешный. Темнота… покой. Боль. Одна только боль. Голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке.
Где я?
Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме.
― Она точно жива?!
― Да, милорд.
Слышится задумчивое хмыканье.
― Видели, что она вытворяла? Эту чертовщину необходимо держать под контролем. Вероятно, она предводительница этих тварей, как и Каспиана. ― я буквально чувствую, как по мне скользит чужой взгляд, но не могу шевельнуть даже пальцами, продолжая лежать на чем-то твердом и холодном. ― Вы уверены, что не переборщили?
― Совершенно точно ― нет, милорд. ― в отличие от первого голоса, второй менее эмоциональный и говорит, как работник банков или офисов. Видимо для них пытать человека было чем-то в порядке вещей; я никогда не могла понять, как можно наслаждаться чужими мучениями. Тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается. Тело расслабляется, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли.
Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не возможно пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Хорошо, что слух остался при мне. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.
― Как Королева? ― голос, напряженный, мучительный шепот.
― Она жива. ― твердо отвечает незнакомый мне женский голос. По самой макушке проводят кончиками пальцев, но тут же отдергивают, словно дотянуться до меня была проблема. Чувствуя себя отвратительно, будучи запертой в собственном теле, без возможности пошевелиться. Я пытаюсь заставить себя очнуться. Я проваливаюсь в черноту.
Туман немного рассеивается, но у меня нет чувства времени.
― Девчонка еще не очнулась?
Слышится возмущённый, злой то ли вой, то ли бычье мычание, но злые звуки сливаются в одну сплошную какофонию, доставляя тупую боль в мою голову.
― Эта не девчонка! ― кричит кто-то рядом со мной. ― Эта девушка ― Великая Королева Элизабет! И когда она очнется, от вас и горстки пепла не останется!
К кому бы не обращался мой неожиданный защитник, он смог напугать говорящего. Я уже и забывала, какого чувствовать чьи-то эмоции. Нет, я часто прибывала в вакууме из чужих эмоций, но в сером Лондоне их было очень мало. Точнее, очень мало искренних, горячих, страстных, пламенных. И даже чувство такого искреннего страха радовало меня, ведь оно служили подсказкой ― я все еще жива. Я все еще сильна, а значит смогу победить.
Я борюсь с туманом… борюсь… но снова проваливаюсь в забытье. Нет…
― Что же с тобой, Элиз?
Я хочу крикнуть, что со мной все хорошо, потому что это же Эдмунд. Но я молчу, потому что понимаю, что он не рядом, а стоит мне ему ответить, как Король сразу ринется
спасать меня. А рисковать таким своим любимым я не могу.
Я пытаюсь пошевелить головой, но тело упорно отказывается исполнять посылы мозга. И следующее время слышу только приглушенные голоса. Некоторые из них говорят и говорят, какие-то замолкают, какие-то появляются совсем неожиданно. Я никого здесь не узнаю. И лишь один голос, женский, находящийся ко мне ближе всего, продолжает настойчиво звать меня.