Потом они справились. Вместе. Они словно читали мысли друг друга, каждый понимал, о чем думает другой. Эдмунд стал просыпаться вместе с Беллой, которая просто одна заснуть не могла. В конце концов, это стало самой обыкновенной вещью ― спящая рядом с ним Белла-Элиз.
Эдмунд всегда был уверен, что вместе они справятся с чем угодно.
― Только доверься мне. ― говорил он Элиз. ― Я всегда буду рядом. Только с тобой мое сердце вновь забилось. Только ты возрождаешь меня к жизни. Я дышу тобой, я живу тобой. И очень хочу, чтобы я столь же важен был для тебя.
― Эдмунд. ― шептала Элизабет, заливаясь слезами. ― Ты значишь для меня намного больше.
― Эдмунд. ― говорит Аслан, и Принц быстро стирает одинокую слезу. ― Несмотря на то, что Колдунья ― Элизабет, ты можешь найти ее. Для этого тебе не нужны Алитиометра или магия. И ей они не нужны, чтобы услышать тебя. Найди Элизабет через себя, сделай собственное сердце проводником.
― Оно у нее. ― глухо шепчет Эдмунд, прикасаясь к месту, где бьется его сердце. ― Элизабет. Это всегда была она.
― Тогда тебе будет легче.
Эдмунд остается один. Он глубоко вдыхает.
― Элизабет!
Он знает, что ему делать.
***
― Ты сумасшедшая. ― шипит Корнелия, но в ее глазах играют чертята. Я улыбаюсь. У меня же как ― что в голове, то и на языке. И уж точно я собиралась сдаваться на милость судьбе: я собиралась выбраться отсюда самостоятельно. Ну, точнее с помощью остальных нарнийцев и новообретённой подруги-феи.
― Все сработает. ― уверенно, но тихо заявляю я. ― Ко мне во сне Аслан пришел. Я знаю, что нам делать.
Корнелия ― Корин ― смотрит на меня с сомнением, но я люблю таких людей, как она. Они смотрят на тебя с недоверием, явственно показывая, что против подобных авантюр, но принимая участие ― отдают всех себя. Костьми лягут, но врагам не сдадутся.
― Это очень рискованно. ― замечает она. ― Нам надо больше времени все продумать.
― Боюсь, времени у нас не так уж и много. ― замечает Астериус. Ему стало многим легче, его раны затянулись, но он старался не показывать это тельмаринцам. Ох, как они удивится, когда двери камер откроются. ― Думаю, нам надо действовать ночью.
Я задумалась об этом, и слегка ослабила «поводья», которыми держала стражника. Конечно, таких как мы не оставляли без присмотра, даже если мы ранены и за решеткой. Тут каждые пять минут ходил патрули, и мне понадобилось немного больше времени, чем я рассчитывала, чтобы затянуть невидимые нити у них на шеях и погрузить их в сон.
― Это разумно. ― согласилась я. ― Но уйти мы должны тихо, без большого боя. Некоторые из нас все еще ранены, и мы должны думать о них.
К сожалению, действие моей магии не было безгранично. Я не могла исцелить раны тех, кто находился слишком далеко от меня. Пределом было три камеры, не считая Астериуса. И честно старалась помочь настолько, насколько могла ― часами уходила в себя, пытаясь быть полезной. Я без сомнения могла уйти одна, побег в одиночку ― примитивнейший примитив. И да. Я об этом думала, но не могла бросить тех, кто рисковал ради меня жизнью. А как бы я потом смотрела в глаза тем, чьи родные оказались моими сокамерниками? Нет, мысль о том, чтобы вырваться одной я отмела сразу.
Мне приходилось нелегко. Не за что уцепиться, не на что опереться – только горячее желание быть полезной, уберечь тех, кто готов был умереть за меня. Я ясно понимала, что выхожу на новый для себя уровень ― исцеления на расстояниями. У меня, если честно, и при близком контакте получалось не очень, но, видимо, в экстремальных условиях я учусь лучше. Исцелив Астериуса, я почувствовала большой падок сил, но останавливаться времени не было. Я исцеляла тех, кто был ближе ко мне, и они разделяли мои мысли: одним бежать было нельзя. Поэтому полностью восстановить силы тем, кто рядом и хотя бы немного облегчить раны тех, кто далеко ― вот была моя задача.
Я как будто растягивала невидимую резиновую ленту, которая в любой момент могла потерять упругую твердость и расползтись клочьями тумана. И даже не спала ― теряла сознания от бессилия, барахталась в собственном сознание, и снова приходила себя.
Так прошло уже около трех дней. Четкого плана не была: я просто собиралась стащить ключи у «спящих» охранников, тихо открыть камеры и выйти через подземные ходы. Конечно, без жертв тут обойтись было нельзя ― поэтому первой шла я, а потом Корнелия. Потом шли раненные и слабые, а замыкали цепочку сильные и уже исцеленные мной. Это чем-то было похоже на волчьи стаи, когда хищникам приходилось переходить на большие расстоянии ― в центре были самки и детеныши, больные, которые не могли себя защитить, спереди ― наиболее ловкие и сильные, а закрывал процессию вожак.
― И когда будем действовать? ― спрашивает Корнелия. Я смотрю на «патруль», который видит уже десятый сон и затягиваю нити сильнее, не давая им и шанса проснуться.
Я задумалась.
― Конечно, ночью будет действовать удобнее. ― медленно произнесла я. ― Но мне нужны ключи, иначе я потрачу слишком много времени, чтобы открыть решетки…
***
― Я не хочу, чтобы он совершал глупости. ― спокойно говорит Сьюзен и Питер, не зная он свою сестру, сказал бы, что на Элизабет ей все равно. Но у Сьюзен синяки под глазами, а сами очи ― красные от слез. Она практически не спала. Она переживает за их общую подругу, но старается держаться.
Люси спала чуть поодаль, а они втроем обсуждали всевозможные варианты. Эдмунд спит в другом помещении, потому что к нему сейчас подходить опасно. Питер не хотел оставлять брата одного, но младший Пэванси лишь грубо что-то кинул ему и сразу завалился спать. Люси долго не хотела ложиться, говоря, что не сможет заснуть, пока не будет уверена, что с Элизабет все хорошо, но Сьюзен смогла ее перебудить. И по каким-то причинам, она, Рабадаш и Питер стали обсуждать план здесь, не позвали Каспиана, потому что вера к нему пошатнулись. Королева, Король и Царевич решили сами составить план, опираясь на собственный опыт, которого было в разы больше, чем у мальчишки, не знающего истинного значения слова «война»».
― Если Эд загорится идеей, то его не остановить. ― заметил Рабадаш шепотом, поглядывая то на подругу, то на Питера. Сьюзен тяжело вздохнула, и слегка поёжилась, прижимаясь чуть ближе к Рабадашу ― ночью под каменным столом оказалось довольно холодно. ― Он не перед чем не остановится, чтобы вернуть ее.
― Как и мы. ― заметил Питер. Рабадаш рассеянным движением потер плечи прижавшейся к нем Сьюзен и кивнул; Питер отвел взгляд. Верховный Король никогда бы не признался в этом себе, но в такие моменты он чувствовал себя одиноким ― между Эдмундом и Элизабет, а также Рабадашем и Сьюзен было столько любви и нежности, что каждому становилось неловок. А Питеру еще и очень больно: он не мог смотреть на то, как машинально Рабадаш гладит Сьюзен по плечам или волосам, как Эдмунд ласково целует Элизабет в щеку. Все эти жесты были доказательствами их нежных и высоких чувст, их любви. А у Питера такой любви больше не было.
― Но Эд не может подвергать себя опасности. ― горячо возразила Сьюзен. ―Кроме того, теперь у тельмаринцев очень сильный козырь в лице Элиз. Они могут угрожать ей, если мы что-то сделаем не так.
― Мы в западне. ― мрачно подвел итог царевич. Ему вся эта ситуация до ужаса не нравилась ― пламенная натура тархистанца требовала действовать, сокрушить врагов, но он не мог словом или делом подставлять Элизабет. Малейшая их ошибка будет отражена на ней.
― Нам нужен Божественный ход. ― внезапно сказал Питер. Божественным ходом называли особый, единственно верный и гениальный ход, случающийся «раз в жизни», чаще всего в критический момент партии. ― Мы пошлем Миразу предложение о поединке…
― Между ним и Каспианом? ― хмыкнул Рабадаш. ― Тогда он не примет. И кстати, тут я согласен с этим Миразом ― Каспиан показал себя как ребенок, а не как воин и король.
На эти слова даже Сьюзен не смогла бы возразить, да она и не хотела. Ее подруга была в плену у деспота, который не гнушался не какими методами, чтобы выиграть эту войну ― и все это из-за Каспиана. Девушка не могла себя убедить в том, что им надо держаться вместе, что пустыми обидами ничего не решить ― но она просто не могла. Каждый раз видя Каспиана, в ней закипала злоба. Кроме того, он посмел обнажить меч против ее брата.