- Пус-сти! - прошипела она, пытаясь выдернуть руку из его цепкой хватки.
Они так и мерили друг друга взглядами, она - изумлённым и яростным, он - насмешливым, когда Жучка, к своему ужасу, ощутила, как пол уходит у неё из-под ног. Сказался весь этот бесконечный бешеный день... да и все предыдущие выматывающие дни и ночи.
Она почувствовала, как Серёга подхватывает её, и опять попыталась вырваться.
- Перестань, Варь, - очень тихо проговорил он, осторожно опуская её на диван и присаживаясь рядом - прямо на пол. - Ты же устала... принцесса на белом коне...
Она опять вскинулась было, но Серёга только засмеялся, всё ещё сжимая её запястье. А потом поднёс её руку к губам и поцеловал - туда, где под кожей лихорадочно бился пульс.
Онемев, задохнувшись, совсем растерявшись, она видела только, как в полосе света, падавшего из коридора, блестят его глаза, совершенно родные, совершенно Серёгины... и наконец, стиснув зубы и зажмурившись, крепко-накрепко обхватила его сразу руками и ногами, повиснув на нём, как обезьянка, сползая с дивана к нему на пол.
Они долго сидели в полутьме, не в силах выговорить ни слова, не в силах оторваться друг от друга, будто двое заблудившихся в дремучей чаще детей.
- Гензель и Гретель, - пробормотал Серёга, и Жучка даже не удивилась тому, что он озвучил промелькнувшую у неё мысль. Только так и должно было быть.
Она осторожно, будто узнавая, провела ладонью по его руке - от твёрдого плеча до длинных пальцев, и вдруг её так и передёрнуло - даже в темноте были видны чёрные кровоподтёки в сгибе его локтя.
- Ерунда, не обращай внимания, - извиняющимся голосом сказал Серёга, пытаясь отдёрнуть руку. - Это от капельниц... заживает уже. Я б рубашку надел, у неё рукава длинные, но я её почему-то в сумке не нашёл...
- Ты идиот, ну почему ты сразу никому ничего не сказал?! - выдохнула она, чувствуя, как от слепой чёрной ярости перехватывает горло и темнеет в глазах. Оказаться бы сейчас рядом с тем... продюсером... - Тогда, ещё в сентябре!
- А кто бы мне поверил, да никто, - отозвался Серёга не сразу. - Фёдор ведь протеже каких-то там папиных друзей, круче только яйца, выше только звёзды, он "Хандру" раскрутил, и у него на "Муз-ТВ" свой проект.
- Я б поверила, дурак! - заорала Жучка, стискивая его шею.
- И что бы я тебе сказал? Спаси меня, детка, злой дядька-продюсер меня домогается? Не смеши мои подковы.
- Тоже мне, конь Юлий, дурной на всю голову... - остывая, проворчала Жучка и с наслаждением зарылась лбом ему в плечо. - Подко-овы у него...
- Я его и сам как надо отметелил. Немногим хуже тебя, наверное, - хмыкнул Серёга, утыкаясь подбородком в её взлохмаченную макушку. - Не надо мне было только возвращаться потом. Он приезжал, просил, извинялся... Дурак я, что поверил. Ну и пацанов не хотел подводить.
- Слушай, Серый, - задумчиво спросила Жучка, - а ты когда успел таким лосярой вымахать, а?
- Летом, наверно. Всё лето в качалку ходил, ещё с весны начал, - рассеянно объяснил Серёга. - Я тебе хотел сюрприз сделать. Думал - ты вот сильная, а я кто? Дохляк. Хочу как ты. Ну и не бросал, хотя тяжело сначала было. Потом втянулся, даже понравилось.
- Ты обо мне думал?! - задохнулась она.
- Вот дурочка, - серьёзно сказал Серёга, ероша её спутанные волосы. - Ни на секунду не забывал. И это не метафора. Ни на секунду. Знаешь, что такое метафора, ты, девочка-боксёр? Боксёрша - ведь нет такого слова, да? Боксёрка?
Жучка опять обхватила его за шею, пряча лицо у него на груди.
- Издеваешься, да? - отозвалась она вздрагивающим голосом. - Скажи лучше, самый умный, а ты когда сообразил, что твой злой дядька-продюсер тебя дрянью пичкал?
- У Максима и сообразил, в клинике, - спокойно ответил Серёга. - Но там бы мне точно никто не поверил. Сперва очень страшно было, когда понять не мог, откуда такое... Всё, думал, с ума схожу. У Пушкина, помнишь: "Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума", вот это верно очень. Я несколько ночей не спал, притворялся только, чтоб не кололи лишний раз. Всё лежал и думал, думал. А потом сообразил. Знаешь, я как будто горел, когда мне всё это мерещилось. Горел изнутри.
Не в силах больше этого слышать, Жучка зажала ему рот чем могла. Губами.
И замерла.
Его губы были не похожи ни на чьи - и знакомы, как свои собственные. Их вкуса, их нежности и требовательности она никогда не знала... и знала всегда.
Она целовалась с парнями, она хотела, брала и отдавала.
Сейчас она поняла, что ничего этого в её жизни просто не было.
Ничего и никого.
Даже Короля.
Всё происходило впервые - здесь, и сейчас, и с ним, и она совершенно забыла, что и как нужно делать.
Она... вот же чёрт... даже покраснела до ушей, когда его пальцы бережно расстегнули на ней куртку и задрали майку, и она схватила его за руку, бессвязно бормоча: "Подожди, стой...". Но тогда вместо пальцев к её груди прильнули его губы, и она, бессильно обмякнув, смогла только застонать, ещё и ещё, выдыхая его имя, зарываясь пальцами в его волосы, исступлённо гладя по плечам. В мозгу билось: "Наконец-то, наконец-то", и всё происходившее было таким нужным и таким верным, что она просто не понимала, как могла жить без этого раньше и даже считать, что живёт. Да она вообще не жила!