— В активе?
— В живых.
Он дал мне три секунды на обдумывание. Потом добавил:
— Те, кто знает, те, кто в деле, говорят… — он сделал ударение на словах «те» и «говорят», — что даже если ты хорошо работаешь и не пытаешься ловчить, относишься к своим обязанностям серьезно и выполняешь их точно, все равно кончишь плохо. Ты отличаешься, тебя начинают предпочитать другим, ты растешь, и тогда конкуренты за тобой начинают охотиться. Поэтому за любой неверный шаг приходится платить очень дорого. И потом, чем больше людей ты любишь, чем больше их около тебя, тем уязвимее ты становишься. Вот, к примеру, что случилось с другим знаменитым — ему посвящено несколько баллад — блондином, Эктором Пальмой: он в чем-то не поладил со своим прежним партнером, а тот в отместку похитил всю его семью, говорят, помучил их, а в день рождения Эктора прислал ему по почте коробку с головой его жены. Хапибарди ту-ю[20].
Когда живешь на острие ножа, нельзя позволять себе забывать о правилах. Это правила вынесли приговор Блондину Давиле. А он был хороший парень, слово даю.
Отличный мужик, свой. Храбрец, из тех, кто ставит на кон даже свою бессмертную душу и умирает где угодно.
Правда, болтал чересчур и зарывался не в меру — ну, я вам говорил, — но тут все такие, даже самые лучшие. Не знаю, понятно ли вам. А что до Тересы Мендоса, то она ведь была его женщиной. Виновата, не виновата, но по правилам тоже должна была получить свое.
Пресвятая Дева. Господи Боже. Маленькая часовня Мальверде была окутана тенями. Только одна лампочка горела над входом, открытым в любое время дня и ночи, да в окна сочился красноватый свет теплившихся перед алтарем свечей. Тереса уже давно пряталась в темноте возле каменной стены, отделявшей пустынную улицу Инсурхентес от железнодорожных путей и канала. Она пыталась молиться, но у нее не получалось; голова была занята другими вещами. Она долго не могла решиться позвонить. Прикидывала так и эдак, что из этого может получиться. Потом пробралась сюда — осторожно, озираясь по сторонам, и вот теперь ждала, спрятав в ладони огонек сигареты. Через полчаса, сказал дон Эпифанио Варгас. Часов у Тересы не было, и она не знала, сколько времени прошло. В желудке сосало, она поспешила загасить сигарету, когда мимо медленно проехала к бульвару Сапаты патрульная машина: два темных силуэта на переднем сиденье, лампочка над входом в часовню слабо — только-только разглядеть — осветила лицо того, что справа. Тереса отступила туда, где темнота была гуще. Дело не только в том, что она вне закона. В Синалоа, как и во всей Мексике, связываться с любым представителем власти, начиная с патрульного полицейского, ищущего, чем бы поживиться, — в застегнутой куртке, чтобы не видели номер его жетона, — и кончая самым высоким начальством, ежемесячно получающим пачку долларов от наркомафии, иногда означало самому лезть в волчью пасть.
Эта бесполезная, обрывающаяся на середине молитва. Пресвятая Дева. Господи Боже. Она начинала уже шесть или семь раз, но так и не добралась до конца. Капелла бандита Мальверде вызывала в ее памяти слишком много воспоминаний, связанных с Блондином Давилой. Может, именно поэтому, когда дон Эпифанио по телефону согласился встретиться с ней, она почти не задумываясь назвала это место. Вначале дон Эпифанио предложил ей подъехать в квартал Чапультепек и встретиться неподалеку от его дома; но для этого ей пришлось бы пересечь весь город и мост через Тамасулу. Слишком рискованно. И хотя она не вдавалась в подробности — сказала только, что находится в бегах и что Блондин велел ей связаться с доном Эпифанио, — он понял, что дело плохо или еще хуже. Попытался успокоить ее: не волнуйся, Тересита, мы увидимся, не дергайся и оставайся там, где ты сейчас. Спрячься и скажи мне, где. Он всегда называл ее Тереситой, когда встречал их с Блондином на набережной, в ресторанах на пляжах Альтаты, на какой-нибудь вечеринке или в Лос-Аркосе, когда по воскресеньям они лакомились там фаршированными моллюсками и «севиче»[21] из креветок. Он называл ее Тереситой и целовал в щеку, и даже как-то познакомил ее со своей женой и детьми. Хотя дон Эпифанио был человеком умным и могущественным, и денег у него было столько, сколько Блондин не заработал бы за всю жизнь, он всегда был любезен с ним и продолжал звать его своим крестником, как в старые времена; а однажды, на Рождество — первое Рождество Тересы в качестве невесты — дон Эпифанио даже подарил ей цветы и колумбийский изумрудик, очень красивый, на золотой цепочке, а еще пачку долларов, десять тысяч, чтобы она подарила что-нибудь своему мужчине, устроила ему какой-нибудь сюрприз, а на остальное купила бы себе что захочет.
Чили.
Вот поэтому Тереса и позвонила ему в тот вечер, и хранила для него записную книжку Блондина, которая так и жгла ее, и тихо ждала его в темноте, в нескольких шагах от часовни Мальверде. Пресвятая Дева, Господи Боже. Потому что ты можешь довериться только дону Эпи, говорил Блондин. Он порядочный человек и настоящий кабальеро, он был хорошим хозяином, а кроме того, он мой крестный. Проклятый Блондин. Он говорил все это до того, как пошел ко всем чертям, и зазвонил тот телефон, которому лучше бы никогда не звонить, и она оказалась в том положении, в котором оказалась. Чтоб ты горел в аду, подумала она. Скотина.
За то, что бросил меня в пекло. Теперь она знала, что нельзя доверять никому — даже дону Эпифанио. Поэтому назвала ему именно это место — почти не размышляя, хотя на самом деле где-то в глубине тщательно обдумав. Часовня была местом спокойным, Тереса могла пробраться туда, прячась среди вагонов на путях вдоль берега канала, и следить за улицей и с одной, и с другой стороны, на случай, если человек, называвший ее Тереситой и подаривший ей на Рождество изумруд и десять тысяч долларов, явится не один, или Блондин ошибся в расчетах, или у нее сдадут нервы, и — в лучшем случае, если сможет — она снова бросится бежать.
Она подавила желание зажечь другую сигарету.
Пресвятая Дева. Господи Боже. В окнах, озаряя внутренность часовни, мерцали свечи. Святой Мальверде в своей земной жизни был Хесусом Мальверде, добрым разбойником, который грабил богатых, как говорили, чтобы помогать беднякам. Священники и власти никогда не признавали его святым; но священники и власти были совершенно без понятия, и народ сам причислил его к лику святых. После казни правительство распорядилось, чтобы тело бандита не предавали земле — и кара, и назидание; но люди, проходившие мимо, клали по камешку, всего по одному, чтобы не становиться ослушниками, и он таким образом в конце концов оказался похоронен по-христиански, а уж потом появилась часовня и все остальное. В Кульякане, да и во всем Синалоа, Мальверде был популярнее и считался большим чудотворцем, чем сам Господь Бог и Пресвятая Дева Гуадалупская[22].
В часовне было полно табличек и экс-вото[23], повешенных в благодарность за совершенные чудеса: прядка детских волос — за благополучные роды, заспиртованные креветки — за удачный выход в море, фотографии, картинки. Но главное — святой Мальверде был покровителем местных наркомафиози, которые приходили к нему, чтобы препоручить себя его заботам или отблагодарить после каждого благополучного возвращения и каждой успешной сделки, с дарами и табличками, выбитыми на металле или написанными от руки. На стене рядом с изображением святого — смуглого, усатого, одетого в белое, с элегантным черным платком на шее — можно было прочесть: «Спасибо, защитник что вытащил миня ис тюрьмы», или: «Спасибо за што ты сам знаеш». Самые крутые, самые жестокие преступники равнин и гор носили с собой его образки на поясных ремнях, в ладанках на груди, пришпиленными к бейсболкам, подвешенными в автомобилях, произносили его имя, осеняя себя крестным знамением, и многие матери приходили в часовню помолиться, когда их сыновья отправлялись в свою первую «командировку», или в тюрьму, или же попадали в какую-нибудь неприятную историю. Некоторые киллеры приделывали образок Мальверде к рукоятке своего пистолета или прикладу «Калашникова», И даже Блондин Давила, утверждавший, что в такое не верит, держал на приборной доске своего самолета образок, оправленный в кожу, а внизу было написано:
21
23