У Лианкара: «Ваше Величество, объявились наследники принца Отенского, как прикажете с ними обойтись?»
У Жанны: «Ваше сиятельство, что вам известно о Генуе?»
Но аудиенция кончилась, все светские фразы были произнесены, а ножи так и остались невынутыми.
На двадцатое декабря был назначен большой выход. На сей раз к нему были приглашены польские, богемские и венгерские дворяне, изъявившие желание служить в королевской армии. Это было сделано по настоянию Викремасинга. Лианкар, со своей стороны, посоветовал пригласить и «наследников Отена», одну молодежь, без родителей. Надо было кончать с этой дурацкой историей.
Гроненальдо согласился рискнуть. Перед началом церемонии он подошел к королеве с указом, который давно пора было подписать.
Жанна, облаченная в большой убор, стояла перед зеркалом, в короне на пышно взбитых волосах, набеленная и напудренная до того, что живой кожи совсем не было видно под слоем косметики. Ее порфира была разложена сзади на креслах. При ней были Эльвира, Анхела и камергеры.
Гроненальдо поклонился. Жанна повернула к нему голову, точно ожившая статуя, и жестом отослала камергеров. От Эльвиры и Анхелы у нее не было тайн.
— У вас срочное дело, мой принц?
— Оно могло бы и подождать, Ваше Величество, — сказал Гроненальдо, — но я думаю, что лучше подписать это сейчас.
— Что это?
— Указ об отенском наследстве, — произнес принц напряженно всматриваясь в ее набеленное лицо.
Королевская маска не дрогнула.
— Он, конечно, составлен по всей форме?
— Да, Ваше Величество. — Гроненальдо развернул пергаментный бланк перед глазами Жанны. Не трогаясь с места, она проглядела текст.
— Как кстати, что мне еще не надели перстней на правую руку, — сказала она. — Эльвира и Анхела, распорядитесь конторку и чем писать.
Лакеи принесли пюпитр и королевскую чернильницу. Так и не сдвинувшись с места, Жанна выбрала перо и над своим именем, изображенным искусной рукой каллиграфа, начертила слово, которым по традиции скрепляли свои бумаги все виргинские короли: «Подписано»[131].
Гроненальдо принял пергамент и держал его раскрытым, чтобы просохли чернила. Жанна протянула правую руку — ей стали надевать перстни — и спросила:
— У вас еще что-то, принц?
— Это более из области комедии, — сказал Гроненальдо. — Объявились претенденты на отенское наследство, какие-то obscuri viri[132]. Герцог Марвы принимал их, они ничего не стоят… Мы взяли на себя смелость пригласить их к выходу Вашего Величества…
— Они что, будут подавать прошения?
— Боже упаси. Просто будут стоять в толпе. Если кто-нибудь из них наберется духу, то может вылезти, но с устными претензиями, не более… Герцог Марвы просто желал бы сделать маленький spectaculum…
Фрейлины общими силами накладывали на Ее Величество порфиру. Жанна улыбнулась одними губами:
— Что же я могу для них сделать?
— О Ваше Величество, все уже предусмотрено…
— А, тем лучше. Девицы, зовите камергеров. Пора.
Под звуки марша, под крики «Дорогу королеве!», под шпажные салюты Жанна шествовала в тронный зал. Она была великолепна. Дружный вопль толпы: «Жизнь! Жизнь!» — в который сегодня вплелись vivat, hoch и elyen[133], — был ею вполне заслужен.
Ее Величество медленно продвигалась по живому коридору, удостаивая двух-трех слов то одного, то другого. Она нарочно не улыбалась никому: время было военное, не до веселья. Где-то в середине пути из живого коридора выломился кусок, и перед королевой вырос весьма нескладный молодой человек.
— Ваше Величество! — завопил он, валясь на колени. — Я согласен на все опасности быть принцем Отена!
По залу пронесся сдержанный смешок. Жанна остановилась.
— Я знаю, вы претендуете на наследство Отена, — холодно произнесла она. — Но вы не один. Что думают остальные?
— Они боятся, Ваше Величество, что их убьют…
Лианкар поспешно вступил в игру:
— Вы, стало быть, не боитесь? Это похвально. Ее Величество ценит это и оказывает вам высокую честь служить в ее гвардии. Поздравляю вас, вы приняты в Отенский батальон.
Молодой человек остолбенел. Альтисора шепнул ему:
— Поблагодарите же Ее Величество.
Претендент согнулся в поклоне, но королева уже проследовала дальше, не глядя на него.
Обход приглашенных продолжался еще около часа. Затем королева произнесла перед дворянами краткую речь, покрытую дружными возгласами: «Жизнь! Жизнь! Жизнь!»
Выходя из залы, Жанна сказала Лианкару:
— Герцог, мне не понравился ваш spectaculum. В прежние времена вы делали это с большим вкусом.
131