(Фрам еще ребенком видел в Дилионе казнь одной монахини, с которой заживо содрали кожу за блуд с Диаволом. Он ярче всего запомнил первый момент: матовую белизну обнаженного тела и острый, грубый блеск ножей. Но он ни с кем не делился этим своим воспоминанием.)
А если война и я должен убить, чтобы не убили меня? Это тоже допустимо? «Око за око, зуб за зуб». (Не важно, кто начал первый.) Вот уже и второе исключение из правила.
А если, наконец, мне просто хочется убить? Хочется сделать зло, потому что я зол по природе и потому что я достаточно силен, чтобы позволить себе это? Что в таком случае говорит божественный закон?
Господь Бог помалкивает. Говорят люди. Вот как этот, милый, образованный юноша.
Принцепс многое мог бы сказать маркизу Гриэльсу, но не сказал ничего.
За него сказал Баркелон. Он один, кроме Кейлембара, имел право входить к Принцепсу без доклада; поэтому, войдя вслед за маркизом Гриэльсом, он слышал весь разговор.
— Это война, маркиз. Я знаю это по моей бедной Франции. Да, это зверство, согласен, но это неизбежно.
— Пусть люди привыкают к крови… — пробормотал маркиз Гриэльс будто бы про себя.
— Да, — удивленно поднял брови Баркелон, — это тоже довод, не хуже других. Пусть привыкают, у нас впереди большая война.
— Мне это сказал баронет Гразьенский давеча, когда я стал рассказывать ему, — повысил голос маркиз. — Все точно сговорились. Но, ваше сиятельство, — со всей твердостью сказал он Фраму, — заявляю вам, что это кончится плохо. Я к такой крови не желаю привыкать. Ибо это кровь не врага, это кровь жертвы, и если мы приучим людей к этой крови, то к весне у нас не будет армии, а будет только шайка разбойников.
— Ну, это мы еще посмотрим! — крикнул задетый за живое Кейлембар. — Я не препятствую моим волчатам делать то, что им угодно, но в нужный момент я спрошу с них порядок, и они это знают, сат-тана!
— Дай Бог, ваше сиятельство, — сказал маркиз. — Я ваш вассал и обязан верить вашим словам… А вас, сир, — обратился он к Фраму, — я хочу просить за того человека, за рассказчика. Разрешите мне взять его в мой батальон.
— Хорошо, маркиз, берите его, — сказал Фрам. — Если вам больше нечего добавить, я не задерживаю вас.
Маркиз Гриэльс поклонился ему и отдельно Кейлембару и вышел. Принцепс посмотрел ему вслед.
— Под конец он сказал дело… Какова дисциплина в вольных отрядах, господа?
— Отряд Иво анк-Лелема на хорошем счету, — проворчал Кейлембар. — Они два раза приезжали в Мрежоль, привозили реквизированные деньги и еще всякую дребедень…
— В Шлеме была сделана попытка разграбить амбары коммерческой коллегии, — сказал Фрам. — Я получил это известие вчера.
— Это наверняка какие-нибудь разбойники, — поспешно сказал Баркелон.
— Они тоже были с красным крестом и голубым сердцем, — усмехнулся Фрам, — вероятно, разбойников теперь невозможно отличить от воинов Лиги…
— Я пошлю Иво анк-Лелема в Шлем, охранять амбары, — сказал Кейлембар, что-то разглядывая через узкое башенное окно. — Пусть посмеют ослушаться — перевешаю за яйца через одного…
Со двора донесся шум.
— А! — воскликнул Кейлембар, не отрываясь от окна. — Явился наш кондотьер, сто чертей ему в брюхо!
Граф Джулио Респиги, королевский наместник Ломбардии, в сопровождении мессира Контарини и небольшой свиты, прибыл живой и невредимый в Дилионский замок, ставку Принцепса. Барон-отец выбежал во двор и изобразил родительские чувства с чисто итальянской аффектацией. Больше никто из лигеров Респиги не встречал. Тот слегка встревожился. Едучи сюда, он чувствовал, правда, некоторую неловкость, но он заглушал это чувство, воображая себя чуть ли не героем, вырвавшимся из вражеской тюрьмы, и со свойственным ему легкомыслием считал, что все обойдется.
Пустой двор дал ему первый предостерегающий знак. Все же храбрясь, он поднялся по лестнице и рванулся было прямо в приемную залу, но был остановлен дежурным офицером.
— Ваше имя, сударь?
— Что? — вскипел Респиги, намеренно разжигая себя. — Я граф Респиги, наместник Ломбардии, немедленно…
— Соблаговолите обождать.
Офицер скрылся за дверью, Респиги и Контарини остались одни. Светлейший граф сопел от ярости, пытаясь заслониться ею, как щитом, от внезапно охватившего его страха. За дверью был Принцепс, верховный сюзерен. Но ведь и он, Респиги, тоже старый лигер, он тоже имеет право, черт возьми… Время шло. Ярость Респиги опала и угасла. Он совсем затомился под недоуменным взглядом Контарини.