— Вы, наверное, жених и невеста? — спросила она.
Парень молчал, не поднимая глаз. Девушка робко взглянула в лицо королеве и прошептала:
— Да, Ваше Величество, мы помолвлены.
— Как тебя зовут?
— Эльвира…
Жанна почувствовала, что ее сердце окунулось во что-то горячее. Ей снова стало трудно дышать. Плохо слушающимися пальцами она вынула бриллиантовую булавку из плаща и вколола ее в корсаж девушки.
— Не сердитесь на меня, — прошептала она, — я хочу сделать вам небольшой подарок… — С этими словами она не оборачиваясь протянула назад раскрытую ладонь. Герцог Марвы тотчас положил на ладонь золотую монету. Жанна нетерпеливо покивала пальцем; тогда монеты посыпались градом. Несколько упало на мостовую. Сжав кулачок, Жанна протянула руку и высыпала золото в шляпку парня.
— Это вам на приданое. Будьте счастливы, — сказала она, собираясь отъехать, но девушка вдруг подала ей свой букет:
— Возьмите, Ваше Величество, от чистого сердца!
— Спасибо, Эльвира. — Жанна с особенным удовольствием выговорила это имя. — Мне очень дороги твои цветы… Прощайте!
Зазвучала труба, и процессия двинулась дальше. Тогда парень с криком «Да здравствует наша королева!» вдруг подбросил кверху свою шляпку. Золотые монеты полетели в разные стороны.
— Ничего не жалко! — крикнул он, поймав шляпенку на лету. — Мы будем счастливы, сама королева это сказала!
Инцидент шокировал придворное общество, но чувства, разумеется, были скрыты. Никто не обменялся ни словом, ни взглядом, хотя все были единодушно скандализованы. Зато в толпе народа обсуждали без стеснения.
— Что ж, дождались праздничка, братцы…
— Такая миленькая, ласковая…
— Да, не то что король-отец…
— И чего радуетесь? Она девчоночка совсем. Заласкают ее господа, пирожными закормят… Не будет толку…
— А ты погоди. Видел, что ли, как она сделала пальчиком герцогу Лианкару: давай, мол, не скупись! Тот сразу подсыпал…
— А парень-то, вот уж дурной. Все как есть рассыпал. Я одну монетку подобрал: во, двойной карлин. У него целое состояние было…
— А вы видели, кума, как она улыбается?
— А как она ручкой делает?
— А как она…
— Видели?.. Видели?.. — неслось по толпе вслед за Жанной.
А она все ехала вперед, прижимая к груди букет белых лилий, и в сердце ее стройно и торжественно звучал полонез. Все было подчинено ему — весь город, гром приветствий и музыка, даже ее конь ступал в такт мелодии полонеза.
Три часа длилось шествие, пока не достигло Парадной площади. Здесь надо было принять присягу войск. Жанна плохо слышала, что ей говорят, но машинально делала нужные движения и произносила нужные слова. Она не чувствовала ни усталости, ни голода; восторг наполнял ее всю, и ей хотелось, чтобы это состояние продлилось как можно дольше. Все это было правдой, все это было хорошо, и так и надлежало быть. «Я королева, и так будет всегда» — эта мысль проникла наконец в ее кровь.
Глава II
ПРОШЛОЕ
Motto: Судьба словно стеклянная; она так же блестит, как стекло, и столь же хрупка.
Новая королева находилась в центре всеобщего внимания. Это было естественно, но на сей раз любопытство имело особый оттенок. Она повела себя в общем так, как и ждали от нее: и скандально длинный полонез, и простецкие разговоры с черным народом, и многое еще другое, что вменяли ей в вину ревнители этикета, — все было понятно. И все-таки каждому было до смерти интересно посмотреть на девочку, которую еще недавно никто не знал и которая внезапно поднялась над всеми. Было от чего сворачивать шеи.
Жанну и в самом деле никто не знал. Она была вторым ребенком короля Карла, и он не любил ее. Королева Эдмунда, в которой он души не чаял, умерла от родов, но девочка выжила и стала его проклятием. Она словно была виновата в смерти матери — жены, верной подруги и пламенной любовницы короля. С этой женщиной он был по-настоящему счастлив. После смерти королевы он велел отвезти ребенка в замок Л'Ориналь, с глаз долой. У него осталось единственное утешение — сын, и на него излилась вся нежность монаршего сердца, которой было не так уж много: король Карл, при всем своем государственном уме и дальновидности, был холодным и деспотичным человеком. Его боялась даже королева, которую он любил до самозабвения.