— Что с тоб… с вами, Ваше высочество? — спросила она тоненьким голоском.
Этот вопрос дал наконец выход облегчающим слезам. Девочка испугалась:
— Ваше высочество. Ваше выс…
— Зачем ты… называешь… меня… выс-сочеством? — сквозь слезы прошептала Жанна. — Видишь, я совсем не высочество… я не выше тебя… Меня зовут Жанной…
— Жанной? — удивленно протянула девочка. — Мне этого не говорили…
— А про… невесту… тебе сказали, да? Ууууу…
— Жанна… не плачь… Ну прости меня, Жанна… Я никогда-никогда не буду больше тебя обижать… Я буду любить тебя…
Девочка и сама уже плакала. Обняв Жанну, она пыталась рукой вытереть ей слезы — но ее прикосновения вызывали все новые потоки. Жанна должна была выплакаться за всю свою коротенькую, нищую плотью и духом, жизнь.
Наконец они успокоились обе. Жанна, крепко прижимая к себе девочку, посмотрела ей в лицо сквозь завесу слез:
— А как тебя зовут?
— Эльвира…
С этого началась их дружба. Эльвира де Коссе, ровесница Жанны, дочь небогатого дворянина, недавно осталась круглой сиротой. Ее дальняя родственница, имевшая кое-какие связи, пристроила девочку в штат принцессы. Место было не Бог весть какое, но для девчонки годилось и это. Родственнице было важно сбыть ее с рук.
Собственно, никакого «штата» Жанне не полагалось, это было только уступкой назойливой даме не желавшей иметь нахлебницу. Однако именно эта назойливость сослужила Жанне неоценимую службу У нее появился друг, жизнь обретала смысл.
Девочки старались разлучаться возможно меньше Учителя и гувернеры несколько раз замечали, что девчонка называет маленькую принцессу прямо по имени Это было, несомненно, вопиющим фактом, но они отмахнулись от него. «Пусть сама отвечает перед королем за свои сумасбродства», — порешили они между собой.
Жанна заметно изменилась, и это была перемена к лучшему. Ей уже не было безразлично окружающее Все разинули рты, когда это молчаливое и безответное существо вдруг потребовало, чтобы Эльвиру обучали вместе с ней. Она настаивала даже, но легче было пробить каменную стену, чем пуховую; поняв, что все эти реверансы, изгибы и учтивые мяуканья не приведут ни к чему, она схитрила впервые в жизни стала тайком сама учить Эльвиру тому, чему обучилась за день Эльвира оказалась способной ученицей.
С семи лет Жанну стали обучать языкам: французскому и латыни. Эти занятия доставляли ей большую радость — предмет был по-настоящему интересен. Радовал и учитель, старый профессор, не поладивший с теологами Сорбонны Он рассказывал девочке захватывающие истории из героического прошлого Франции; особенно волновала ее история Жанны д'Арк, ее тезки; они читали греческие мифы в латинских переводах, и вообще это было счастье. Жанна очень любила своего учителя, потому что он никогда не позволял себе каких-либо вольностей или издевательского низкопоклонства. Он относился к ней как к равной — человеку, который хотя и много моложе его, но отнюдь не глуп. Так учили гуманисты.
Однажды летом в замок приехал брат, принц Александр, восемнадцатилетний молодой человек; с ним был французский принц крови, один из предполагаемых женихов. Это было нечто вроде смотрин, и если так, то момент выбран был неудачно: одиннадцатилетние девочки-подростки редко могут пленить взор, а Жанна не составляла исключения. Ее, правда, завили и нарядили, но она чувствовала себя неловко и принужденно в непривычных ей шелках, и поэтому выглядела еще более гадким утенком, чем была на самом деле. Едва взглянув на нее, юноши утратили к ней всякий интерес и заговорили о делах государственных, изображая из себя умудренных политиков. Они говорили по-французски, и Жанна, скромно сидевшая в уголку, понимала почти все. Брат этого не знал. Из разговора принцев Жанна узнала о каком-то бунтовщике, который даже из Таускароры продолжает писать свои возмутительные стишонки и письма. «Он в сто раз хуже этого негодного коммунара Кампанеллы[4]! — в негодовании восклицал брат. — На месте короля я завтра же покончил бы с ним!» — «Oh! c'est un miserable!»[5] — сочувственно поддакивал француз. У Жанны на языке вертелось сразу сто вопросов: кто такой этот узник, и как его имя, и что это за странное слово «коммунар», и что плохого сделал этот Кампанелла, если брат называет его подлым. Детское любопытство одолевало ее, но она робела этих блестящих юношей, и, кроме того, она была воспитанная девочка: ей крепко вбили в голову, что в беседу старших вмешиваться нельзя. Она так и просидела в своем уголку до самого обеда.
4