Он почтительно подал ей руку, и королева спрыгнула на пол. Он вышел из ниши и стоял перед ней в предписанной этикетом позе.
— Долго ли мы, по-вашему, отсутствовали? — спросила она, отдавая ему кинжал.
— Я полагаю, не более четверти часа, Ваше Величество, — ответил герцог Марвы. — В зале успели протанцевать всего три-четыре танца.
— Прилично ли мне будет идти в зал вот так?
— Ваша куафюра несколько повреждена, Ваше Величество.
— Благодарю вас, герцог. Ближайший менуэт за вами. — Она подала ему руку, он поцеловал ее. — Что же до вашей куафюры, то она в полном порядке.
Бал продолжался. Появившуюся королеву гости приветствовали дружными возгласами: «Жизнь! Жизнь!» Она чарующе улыбалась. Перед началом менуэта к ней с безукоризненным поклоном подошел герцог Марвы. Оба танцевали превосходно, и все видели, что танец доставляет этой паре явное удовольствие.
Королева оказала честь и своим верным союзникам: она танцевала с князем Мазовецким и с графом Сеченьи и обоих удостоила милостивых слов.
В заключение были показаны костюмированные танцы, главным номером которых был стилизованный военный марш, исполненный фрейлинами Ее Величества. Юные девицы в облегающих мужских костюмах были очаровательны. Промаршировав через залу, девицы с энтузиазмом прокричали: «Смерть Волчьей Лиге!» Разъезд гостей начался только на рассвете.
Жанна не сказала Эльвире ни слова о том, что произошло между нею и Лианкаром в Цветочной галерее. И Эльвира ни слова не спрашивала. Не потому, что у них с Жанной появились какие-то тайны друг от друга. Просто, увидев снова Жанну и Лианкара в зале Эльвира почувствовала, что точащий ее червячок внезапно исчез.
Interludia
ПИРШЕСТВО В ЗАМКЕ ДЕМЕРЛЬ
Motto:
— Матушка, мне все-таки кажется, что вы напрасно отказались от гвардейцев, — сказала Изабелла.
— Я слышу это от тебя каждый день, дочь моя. Нельзя ли сыскать другого предмета для разговора?
Изабелла обиженно замолчала, склонившись над пяльцами. Ее младшая сестра Анна прилежно вышивала рядом с ней, всем своим видом являя ангела кротости. Но графиня отлично знала, что это одна только видимость.
— У вас обеих на уме одни кавалеры да гвардейцы, — сказала она. — С тех самых пор как Ее Величество обещала взять вас ко двору, вы стали словно чумные и безумные. Поймите же наконец, что теперь война, Ее Величеству не до забав и плясок, уж во всяком случае с вами…
Девицы продолжали скромно вышивать, но до чуткого слуха матери долетел еле уловимый шепот Анны:
— А что, если она забудет о нас?..
— Анна! — воскликнула графиня Демерль. — У тебя душа камеристки! Сколько раз я должна тебе внушать, что короли ничего не забывают!..
— Да, матушка, — смиренно сказала Анна.
— Матушка, вы упорно считаете нас за детей, — рассудительно произнесла Изабелла, любуясь вышитым узором. — Между тем сестре уже пятнадцать лет, а мне…
— Слава Богу, я и сама помню, — отрезала графиня. — Да, для меня вы дети и останетесь детьми… по крайней мере, пока я не выдам вас замуж.
— Ах, эта противная война! — вздохнула Анна.
— Как раз о войне, матушка, я и веду речь, а совсем не о кавалерах, — не отступала Изабелла. — Вы не пожелали принять от Ее Величества отряд, который охранял бы нас. Воля ваша. Но вы велите днем держать ворота замка открытыми, а мост опущенным, словно никакой войны нет… Шайки лигеров разъезжают вокруг замка, мы сами как-то видели их со стены… Открытые ворота — это просто приманка…
Графиня надменно выпрямилась в кресле.
— Ворота замка Демерль не запирались никогда! Ибо такова традиция нашей фамилии, и я не собираюсь нарушать ее из-за каких-то разбойников. Кто посмеет поднять на нас руку? Мужикам и в голову не придет столь кощунственная мысль, а дворяне, будь они хоть трижды лигеры, — все знают, что наша фамилия записана в Золотой книге Виргинии. Это служит нам вернейшим щитом. И вы сами видите, дети, что я права. Они уже три месяца рыскают по нашему бедному краю, но они проезжают мимо нашего замка, словно бы не видя его… Или, быть может, вы боитесь, дочь моя?
Изабелла вспыхнула и опустила голову. Она боялась, но сознаться в этом было выше ее сил. Графиня сделала презрительную гримасу и перекинула страницу молитвенника, лежавшего у нее на коленях.
Подобные разговоры происходили почти каждый день, и она привыкла к ним и даже находила в них какое-то удовольствие.