— Это было как раз тогда, когда нам приказали атаковать, — сказал каршандарец. — Королева сама прискакала к нам.
— Вовремя, — сказал Грипсолейль. — Как-то не нравилось мне, что Марва торчит на холме.
— За то Марва и заплатила, — сказал каршандарец. — Отен был в центре, мы слева, а лигеры почему-то сильнее всего давили на наш правый фланг. Там была самая страшная рубка…
— Ну да… а они, бедняжки, не знали, как им быть, и давали убить себя, как баранов… Голубые банты были ведь под одеждой…
— Я слышал, что у некоторых убитых находили в кулаке… Но надеть никто не успел…
— Самое странное, господа, — сказал Грипсолейль, — что Лианкар все еще в чести и на свободе… Будто и не его батальон…
— Вы сообщали кому-нибудь наверх об этой истории в кабаке? — спросил второй гвардеец.
— Нет. Мы солдаты, а не шпионы, — довольно сухо ответил Грипсолейль.
Внезапно во дворе стало как-то по-особому тихо. Грипсолейль и его собеседники обернулись и увидели в толпе шляпу с красными перьями. Лица не было видно — человек был низкорослый.
Но шляпу, форменную шляпу Марвского батальона, узнали все, и узнали сразу.
От обладателя этой шляпы отшатывались, как от прокаженного. Его провожали в высшей степени недобрыми взглядами. После него в толпе оставались дорожки, словно он заражал и землю, по которой ступал. Марвский гвардеец пытался кланяться кому-то, но никто не отвечал на его поклоны.
Грипсолейль смог наконец рассмотреть его.
— Ба! — крикнул он и соскочил с мраморной доски.
Услышав этот возглас, марвский гвардеец встрепенулся и бросился к Грипсолейлю. Тот сделал два шага навстречу, держа, однако, руки за спиной.
— Кого вы здесь ищете, господин Монир? Уж не меня ли?
Монир поклонился ему нижайшим образом.
— Отчасти и вас, драгоценный синьор мой… Но я ничего не понимаю, такой странный прием…
— Что же тут непонятного… — начал было Грипсолейль, но его перебил чей-то возмущенный голос:
— Полноте прикидываться, красноперый господинчик! Вы посмели явиться сюда после всего того, что произошло, да еще, наверно, и с голубой кокардой на сердце!
Монир обернулся к обидчику, изобразив на лице удивление.
— Господа… Объяснитесь… Я только сегодня вернулся из…
— Так лучше бы вам не возвращаться! Ибо я, кавалер ди Шавельт, намерен теперь же…
— Погодите, ди Шавельт, — махнул рукой Грипсолейль. — Господин Монир действительно ни при чем.
— И вы с ними заодно?!
— Ну что, богатое наследство, сударь? — спрашивал Грипсолейль, не обращая внимания на ди Шавельта. — Стоило ли тягаться с судейскими крысами?
Монир достал батистовый платок и вытер лицо.
— Воистину стоило, синьор мой. Я хотел бы пригласить вас отобедать по этому случаю… и господина ди Маро, и…
— Ди Маро теперь лейтенант ди Маро.
— О! Так тем более!.. Я мчался из Сепетока, покончив со своими делами, и узнал только, что победа за нами, но такая непонятная встреча…
Ди Шавельт и еще несколько мушкетеров стояли за спиной Монира, и у каждого была наготове перчатка, чтобы бросить ему в лицо.
— Господин из Марвы, — сказал ди Шавельт, — живым вы отсюда не выйдете. Я слышал, вы отличный фехтовальщик, но вы один, а нас много. Мы поклялись брюхом Господа Бога — уничтожать марвскую заразу везде, где только ее увидим…
Монир побледнел. Грипсолейль лениво крикнул:
— Господа! Он и в самом деле ничего не знает! Он еще в ноябре уехал в Сепеток и вернулся с богатым наследством. Я не знаю, изменник он или нет, но если не доказано, что он изменник, значит, он добрый малый, а если этот добрый малый хочет еще угостить обедом, так это уже совсем хорошо!