Выбрать главу

— Да, был, — прервал Горн. — Я допросил почти всех узников, благо времени было в достатке и веронский палач под руками.

Маркиз Паллавичино слегка поморщился — в самом деле, эти люди были неважные дипломаты — и продолжал:

— Можете быть уверены, ваша светлость, что гранды и Синьория за вас, но мы действуем с одной связанной рукой. Открыто принять вашу сторону — значит наверняка подвергнуть ужасам войны наш город и, возможно, вызвать бунт тощего народа, в уши которому шепчут иезуиты. Мы должны во что бы то ни стало найти компромисс…

Он замолчал. Наместник вынул из кармана листок, сверился с ним.

— Мои первоначальные условия таковы, — сказал он. — Первое и самое непременное — дать мне возможность снестись с Ее Величеством. Второе — дать нам продовольствие для цитадели и для телогреев, запертых в Чертозе деи Инноченти. Третье — вернуть мне моего адъютанта Макгирта, если он жив, чего бы мне очень хотелось…

— Он жив, ваша светлость, — сказал граф делла Ровере. — Мятежники передали его мне из рук в руки.

— Очень хорошо, — холодно отозвался наместник. — Четвертое условие — гарантия, что мой курьер доберется до Толета и вернется назад. Этой гарантии вы мне, разумеется, дать не можете. Пусть ее дадут мятежники. Я пошлю его с достаточным отрядом, скажем, в пятьдесят человек… И передайте им; что, если мой курьер не вернется — я перевешаю всех на зубцах стены!

Он пристукнул кулаком по столу и продолжал:

— Пусть кто-нибудь сделает мне подробную записку о делах в Генуе, чтобы я мог изложить Ее Величеству все обстоятельства. Мое последнее, пятое условие… или, лучше сказать, мое пожелание — возможность постоянно сноситься с вами, господа. Изыщите эту возможность, прошу вас. Вы видите, — впервые улыбнулся он, — я говорю с вами как с союзниками и очень рад, что у нас общий враг.

Глава XL

ОХОТА НА ВОЛКОВ

Motto:

Ты доказал, придя ко мне на помощь, Что жизнь моя тебе небезразлична.
Уильям Шекспир

Мягкая кожаная куртка и штаны, такая же шапочка, высокие, до самого паха, ботфорты — весь костюм из золотистой фригийской замши сидит плотно и ловко, как перчатка, ничуть не стесняя движений. На поясе кинжал и фляжка, через плечо — рожок, под левой ногой на седле пороховница, под правой — пистолет, аркебуза поперек седла — все пригнано, ничто не мешает, хотя лошадь скачет тяжело, спотыкается, временами проваливается в ломкий талый снег. Тугие полотнища сырого ветра обнимают все тело, приносят запахи пробуждающейся земли. По небу несутся облака цвета талого снега, а между ними — чисто-голубой, все растущий просвет.

Три дня назад, двадцатого марта, Жанна в этом самом костюме вошла в зал Совета и, выслушав доклад Викремасинга о готовности армии к походу, сказала:

— Как только просохнут дороги, мы выступим на запад. А теперь, господа, предлагаю вам проехаться на север. Нам донесли, что в демерльских местах развелось множество волков. Оберегатель души кашей, сиятельный герцог Марвы, обещает нам прекрасную охоту.

Поехали все. Лианкар настоял на том, чтобы королеву сопровождала рота мушкетеров и Марвский батальон — часть его даже выслали вперед. Время было военное, отдельные шайки лигеров подбегали уже под самый Ман. «Очень мило со стороны вашего сиятельства, — сказала Жанна Лианкару, — что вы обещаете мне, кроме серых волков, также черных с голубым сердцем». — «Я бы хотел ограничиться только серыми, Ваше Величество», — серьезно ответил Лианкар.

И почему ей казалось, что он предатель? Право, странно. Лианкар есть Лианкар. Да, манерная кукла, да, паяц, да, тревожащий воображение, многоликий Протей. Но верный слуга, преданный вассал — тоже да. Все-таки добился же он, что в Толете стало тихо. И о Генуе все-таки первым узнал он. И, вероятно, он все-таки не знал тогда, где находится Алеандро, — почему бы нет? Он спешил сообщить ей хотя бы что-нибудь… И он не лезет на глаза по пустякам. Иногда приходится просто посылать за ним. И советы его всегда хороши, это не советы изменника. Это признают и Гроненальдо, и Викремасинг, недолюбливающие его.

Вот он скачет рядом с ней — видит Бог, он заслужил это место. Умное лицо его сосредоточено, он думает о том же, о чем и она, — о Генуе. Впрочем, она сейчас о Генуе не думает, зачем?