«Писано в генуэзской крепости сего 5 марта года 1577 Моей Жанне от ее Давида.
Тысячекратно покрываю поцелуями лицо, и плечи, и грудь, и все твое, богиня души моей, прекрасная и любимая моя Женщина. В моем проклятом заточении одна только мысль о тебе дает мне силы жить. Прости, прости меня за то, что маркиз де Плеазант посмел холодно обойтись с Ее Величеством в день их прощания. Не будем думать о них, Бог с ними. Раздвоение произошло, и очень хорошо. Теперь я могу без оглядки, без глупых мук, любить тебя, моя любовь.
Здесь я был ранен в голову и руки, но эти раны уже зажили. Признаюсь, был момент, что я искал смерти. Искал ее маркиз де Плеазант, который не сумел выполнить своего долга. Но зачем знать об этом тебе? Пусть знает и судит об этом Ее Величество королева Иоанна — маркиз де Плеазант примет любой ее приговор как заслуженный. Я же рад, что смерть оказалась великодушнее меня самого и сохранила меня для тебя. Я люблю тебя, я тоскую по тебе, я желаю тебя, я наяву ощущаю прикосновение к твоим черным шелковым простыням. И я вижу отсюда, через сотни и сотни миль, что ты хочешь того же, что и я.
Итак, я целую тебя, целую тебя, целую тебя и пребываю ныне и присно и во веки веков любящим и влюбленным Алеандро, Давидом и кем угодно тебе.
P.S. Мой курьер, податель сего — человек верный. Я без каких-либо опасений доверяю ему это письмо. У меня есть гарантии, что он вернется ко мне живой, невредимый и необысканный».
Прошла уже неделя с тех пор, как Макгирт, адъютант наместника Ломбардии, привез ей из Генуи это дорогое письмо. Вернее, он привез два письма: официальное донесение маркиза де Плеазант о делах в Генуе и это, второе, которое она обцеловала, облила слезами и выучила наизусть. Теперь она была счастлива, все было ей мило, и все были ей милы: Алеандро был жив, здоров, находился среди своих и любил ее по-прежнему.
Надо было, правда, хорошенько подумать, как поступить с Генуей. Она дала прочесть наместническое послание Гроненальдо и Лианкару. Господа прочли, подумали и, не сговариваясь, сказали одно: надо отдать узников, разумеется, в обмен на гарантию, что мятежники покинут Геную и вообще пределы Ломбардии. «Но куда же им идти? — спросила Жанна. — Им ведь одна дорога — в Дилион…» — «Да, Ваше Величество, — глядя ей в глаза, сказал Лианкар. — Если мы хотим сохранить Ломбардию, иного выхода нет. Более того, я дал бы им гарантию свободного прохода через Венгрию, Богемию и Польшу. Вряд ли они сумеют добраться до Дилиона, Ваше Величество… но уж тут нашей вины не будет, если мы поступим с ними по закону…» — «Мы обдумаем это, — сказала Жанна, — время у нас есть». Время действительно было — наместник ожидал возвращения своего курьера через сорок один день, — поэтому сейчас Жанна с удовольствием ехала на охоту, повторяя про себя слова дорогого письма. Она наслаждалась окружающим миром и любила себя и всех, кто был вокруг.
Все было как следует пригнано, прилажено, амуниция ее нигде не разболталась, ничто не мешало ей, и она чувствовала какую-то удивительную ловкость и легкость во всем теле. Путь предстоял неблизкий, свыше ста миль, но это не пугало, а скорее бодрило ее. Они проскакали уже миль двадцать, и скоро надо было менять лошадей.
Жанна оглянулась на Эльвиру и Анхелу, которые скакали сзади, одетые так же, как и она — нет, и они, кажется, не устали, и им скачка доставляла удовольствие. Улыбками на разрумянившихся лицах ответили они на ее взгляд. Жанна вспомнила поездку в замок Лафен — и ласково улыбнулась им в ответ.
— Позовите мне егеря, — сказала она.
Анхела мгновенно вывернула своего коня с дороги и по целине поскакала назад. Через минуту егерь был рядом с королевой — сорвав шляпу, он поклонился седой стриженой головой ниже гривы.
— Скажите мне, мой друг, как велика волчья стая? — До полусотни, Ваше Величество, считая без приплода.
— Вы хорошо знаете тамошние леса?
— Да, Ваше Величество. Я ведь тамошний уроженец. Я был егерем у покойного графа Демерля.
— И что, волки свирепы?
— Свирепы, Ваше Величество. За зиму они порезали несколько коров… даже лошадей, Ваше Величество, а овец — без счета.
— Тем лучше. Мы накажем их за разбой.
— На восток от Демерля, Ваше Величество, тянутся преужасные леса до самой Марвы. Там-то и ходит эта стая… Страх как много волка развелось, к беде, что ли… — Тут демерльский егерь смолк, поймав наконец укоризненный взгляд Лианкара. Надлежало только отвечать на вопросы Ее Величества, отнюдь не навязывая ей своей беседы.