— Замечательно, — выдохнула Её Величество. — Что ж, я обещала выбор. Ты можешь стать моей служанкой. Моей доверенной дамой, — длинный тонкий ноготь оставил на щеке Шэрры царапину, что, наверное, будет долго заживать, если заживёт и вовсе. — Или можешь умереть. Не потому, что захочешь. Потому, что никто не отказывает королеве. Так что ты выберешь, дорогая?
Шэрре хотелось перевести взгляд на Рэна и услышать от него совет. Дождаться хотя бы короткого кивка головой, знака, что она должна согласиться или отказать. Умереть сейчас или умереть позже.
А после… Подумала, а зачем? В конце концов, смерть её всё равно догонит. Рано или поздно. Королева Каена никого не оставляет в живых. Она уничтожает всё на своём пути.
Зачем ждать? Ради того, чтобы получить шанс. Ради того, чтобы дышать ещё несколько дней, прежде чем её всё-таки приговорят к смертной казни или убьют кинжалом в сердце. Ради того, чтобы у неё была возможность, пусть и иллюзорная, освободиться. Только те, кто сражается, имеет шанс одержать победу. Если она всё равно умрёт, почему бы не сделать это позже?
— Я согласна, — выдохнула девушка. — Ваше Величество.
Каена прищурилась, окинула её ещё одним довольно поверхностным взглядом и перевела взгляд на Роларэна. Словно спрашивала — а он ли ей подсказал, как надо себя повести, он ли дал ценный совет и кивнул, когда следовало согласиться. но нет, мужчина оставался бесконечно немым и спокойным, так, что от этого даже становилось немного противно. Не ей. Но кому-то, возможно, да.
Она не имела права делать такую глупую и бессмысленную поблажку. Но сделала, потому что так было в разы проще. Потому что к этому можно было привыкнуть. Она продолжала играть; она цеплялась за имя; она цеплялась за внешность; она цеплялась за выцарапанную на могильнике фразу.
— Шэрра, — протянула королева. — Шэрра… Эй, там! — она окликнула, очевидно, солдат. — Уведите её в покои предыдущей придворной дамы и позовите слуг! Я хочу, чтобы к завтрашнему дню она уже была готова!
Она повернулась к Роларэну и вновь нежно улыбнулась. Шагнула ближе, теперь скользнула своей холодной ладонью уже по его щеке.
Шэрра почувствовала, как силком поднимают её чужие руки. Она не хотела оставаться, она знала, что должна уйти, но почему-то оторвать взгляд от мужчины казалось невероятным.
Каена прошептала ему что-то на ухо, хотя Шэрра понятия не имела, что именно, и он только зло осклабился и рассмеялся ей в лицо.
Единственное, что она успела понять, прежде чем дверь захлопнулась прямо у неё перед носом, так это то, что ответ Её Величество совершенно не порадовал.
Год 120 правления Каены Первой
Разумеется, Мастер был не единственным, кто их учил. И Рэ был готов поклясться, что никто не ненавидел его больше, чем Миро. Никто не давал более невыполнимых условий. Никто не требовал большего, чем это делал мечник; никто столь яростно не пытался заставить их выбросить всю магию из головы.
И никто так часто, как Миро, не забывал об эльфах. Фирхан, Мастер, те, что сменялись, словно карты в руках опытного игрока, никто из них никогда не позволял им выбросить из головы тонкий стан невидимых врагов. Они сражались с иллюзиями, они убивали тех, кто прежде был бессмертен, но зато они видели этого недостижимого, прекрасного эльфа, эту эльфийку, на вид такую тонкую и беззащитную. Они избавлялись от жалости к ним.
Нельзя сказать, что у Рэ была какая-то жалость. Он и до этого желал эльфам смерти, может быть, единственный из всей Академии желал осознанно. Но теперь у стрелы его мыслей появилась цель. Цель, к которой можно было продвигаться только путём бесконечных трудов и тренировок.
А ещё Рэ понимал, что никто из них никогда не встретится с эльфом. Может быть, разве что Мастер видел их на самом деле. У остальных — просто слова. Нет, никто не ставил под сомнение печальный опыт Фирхана, что принёс ненависть к эльфам на человеческие земли. Но для всех остальных они всё ещё были сказкой, против которой оказалось до такой степени почестно сражаться.
А Миро сталкивал их не с эльфами. Он формировал пары, он швырял их на ринг или впихивал мечи в руки силой, заставляя драться до первой крови. Или не до первой. До той крови, что станет последней. У них не было смертельных случаев на занятиях только потому, что те, кого он ненавидел, боролись. Но не всегда они были в состоянии это сделать.
Рэ привык драться. Привык отражать удары. День за днём игнорировать крики, доносившиеся до его ушей, ночь за ночью не спать, всматриваясь напряжённо в темноту, пока громкий, деланный храп Громадины Тони не превратится в обыкновенное посапывание, сливающееся с общим хором.
Но сегодня Миро переступил через все границы. Он вновь сказал — никакой магии, — а после уверенно сжал в руках собственное оружие. Сегодня сражается он. Мастер ведь выходит на поле боя вместе со своими, но Мастер быстр, будто эльф. Миро не похож ни внешне, ни манерой боя, но нельзя сказать, чтобы его сейчас это хотя бы отчасти остановило. Да и вовсе — зачем? Он, можно сказать, прорывался к своей свободе. Свободе от лишних учеников. Такое тоже бывало, разве что не существовало старших, что могли поведать. Потому что эти избранные старшие давно уже оказались его стараниями на том свете.
Поэтому парень промолчал. Он послушно поймал меч, тот самый, из тонкой эльфийской стали, вероятно, донесли уже, и посмотрел на громадный двуручник Миро. Такой перерубит — даже на мгновение не задержится на тонких костях. Не эльфа. Но худощавого человека — да.
Он напал без предупреждения. Может быть, показывал, как это сделают эльфы, хотя на самом деле, думали ученики, они избрали бы другую тактику. И наносил шквал ударов, которые эльфийская сталь выдерживала на диво хорошо только до третьего раза.
Закалка у неё была хорошей. И острым меч казался. Но это не уберегло его от того, чтобы выскользнуть из непослушных ученических рук.
Меч рванулся вперёд — и замер.
В сантиметре от бумажной, белой кожи.
Миро замер. Он смотрел на ученика, будто бы пытался что-то придумать, найти повод его резануть. А Рэ вдруг успокоился, словно был не в силах сопротивляться, поэтому решил смирно принять собственную судьбу. Он не дёрнулся, не ступил со своего места, и когда лезвие стало ещё ближе, не попытался отпрыгнуть в сторону. Миро глухо зарычал — он пытался переубедить себя и всё-таки ударить. Это было слишком заметно, чтобы кто-то произнёс хоть слово.
А самое страшное, они все знали. как чувствовал себя преподаватель. Они сами стояли на его месте, когда сжимали в руках мечи и кинжалы и пытались напасть на Мастера. Но хоть бы раз, хоть бы у одного, кроме Рэ, это получилось.
— Проклятье! — раздражённо прошептал Миро. Он наконец-то ослабил хватку, а после и вовсе убрал меч, но ученик всё ещё не отступил. Не задрожал и даже не разрыдался. От этого хотелось нанести удар ещё сильнее, но Миро знал, что не имел на это никакого права.
Громадина Тони двинулся вперёд, наверное, чтобы защитить того, чьи уроки ему больше всего нравились, но Миро только опустил голову и быстрым шагом вышел из зала. Он признавал своё маленькое поражение, пусть даже не перед учеником, не перед кем-то из Академии, а перед сильным магом.
Но Рэ знал, что Миро ошибался.
— Что, вот для чего ты проторчал с Мастером столько времени в кабинете? — прошипел Громадина Тони, делая шаг в его сторону. Рэ только обернулся к нему и посмотрел в глаза, столь безмятежно, словно был эльфом, встретившем врага. А после коротко и быстро покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Мастер никогда не даровал мне защиту большую, чем есть на каждом из вас. Возможно, вы просто слишком плохие ученики для него, чтобы суметь повторить?
— Остроухий! — выдохнул Тони своё самое страшное оскорбление. Рэ содрогнулся, но ничего не ответил, будто бы его на деле даже не задело подобное обращение. Или, может быть, он попытался сделать вид? — Ты у меня ещё попляшешь!
Он попытался схватить его за воротник, чтобы потом привычно быстрым жестом отшвырнуть к стене, но замер. Пальцы так и не сжали ткань рубахи. Казалось, у Тони руки превратились в кусочки льда, и те медленно, маленькими капельками стекали на пол. Рэ не отводил от него сочувственного взгляда, и на губах не было ни тени улыбки. Она пряталась где-то глубже, там, откуда никак не вырвать ни единого чувства, кроме ненависти.