— Они могут подойти и к вам, — не выдержала Шэрра. Она не понимала, зачем отвечает — ведь это просто провокация. Попытка заставить её бояться. Но и молчать сил больше не было. Хотелось чужой защиты — она слишком долго была одна.
Он ничего не ответил. Послышалось шипение — на землю вокруг него и вокруг дерева сыпались широким кругом золотые листья. Листья, не сморщившиеся от времени, а вечно сияющие и способны защитить от какой угодно напасти. Шэрра смотрела на них, будто полубезумная, и отчаянно пыталась отрицать то, что там безопасно. Бессмертный не убьёт её — он отведёт её к королеве.
Но это равно смерти.
В сиянии злата она могла увидеть тварей. Могла видеть кошачьи спины, гибкость движений, клыки и странную красоту смерти. Они чем-то напоминали эльфов — только в животном обличии, — и казалось, что сама смерть восстала, дабы привести их сюда.
И Шэрра не могла себе даже представить, насколько страшно будет умирать от этих клыков.
В золотом кругу стоял мужчина. Его лицо скрывал капюшон плаща — и Шэрре казалось, что когда он снимет его, она увидит знакомые с детства — смутно, но всё же, — черты. Страшный шрам через всё лицо первого человека, который начал рушить её и без того шаткую жизнь.
— Покажи лицо, и я подойду, — выдохнула она.
Это было уже наглостью. Она не имела права ничего требовать у бессмертного, тут он правил балом — не она. Но он, казалось, усмехнулся. Тонкие эльфийские пальцы коснулись сотканной людьми ткани, и плащ осыпался мелкими осколками нитей на землю, не коснувшись ни единого золотого лепестка.
Шэрра обессиленно, полумёртво рухнула через тонкую, невидимую границу — на безопасную, ограниченную златом землю.
Она знала его, конечно же. Она помнила его — ей тогда было шесть лет, но такие не забываются.
Он облегчённо вздохнул и опустился на холодную землю. Устало закрыл глаза, и она подползла ближе, прижимаясь спиной к стволу Златого дерева, рассматривая в странном сиянии ещё не сгоревших лепестков черты его лица.
Раньше не было этого тонкого, почти незаметного шрама, что тянулся по его шее и прятался за воротником рубахи. Не было линии и на руке, более заметной, но всё равно не уродливой — точно нитка, только эта чуть потолще.
…Когда он в прошлый раз появился в их жизни, она была маленьким, несмышлёным ребёнком. А отряд королевы Каены явился на порог их с мамой мира.
Тогда их было много. Она и дети маминого супруга. Своего отца Шэрра никогда не видела — и она знала, что это не тот, кого папой величали её названные братья и сёстры.
Она не знала, почему он женился на её матери. Пустил в дом, оставил на неё своих детей… И умчался. А потом его в чём-то там обвинили — в предательстве ли? — и он так и не вернулся. Погиб.
Они явились на отголоски магии. Что должна была говорить мама? Шептала, что это не её дети, когда они выволокли брата и сестру — им было почти по пятнадцать, близнецы.
Их казнили быстро, за неповиновение королевы. Мама всё стояла, прижимала к груди розу. Шэрра всегда думала, что это от папы, но потом узнала, что от благодетеля. От Вечного, что не позволил отнести её к королеве много лет назад, когда она была ещё совсем ребёнком. И было приятно представлять этого мужчину своим папой — статным, сильным, могучим. Способным защитить даже от королевы Каены.
Они заметили розу. Сказали, что она тоже колдует — и сколько б мама ни возражала, собирались её испытать. Жечь до тех пор, пока она не погасит пламя.
Она, конечно же, могла. Не сдержалась бы. Либо потерять руку, либо свою жизнь. Так или иначе, после пыток эльфов никто никогда не выживал.
А потом они вытащили из её убежища маленькую Шэрру и вскинули мечи — и к ним подоспела вторая часть отряда. Такие же жестокие, холодные, со злом, отражающимся в глазах…
Вечный, которому было с ними по пути.
Он выслушал приговор — так внимательно, спокойно. Приказал солдатам отойти — их было всего пятеро.
Подошёл к главе отряда. Ободряюще улыбнулся Шэрре, потрепал её по голове — сказал, у него тоже дочка. Жаль ребёнка, правда? Эх, ведьмачка…
А после вонзил кинжал в грудь палача. Вырезал его сердце. Сжёг его в том пламени, в котором должна была гореть её мама — она закрывала дочери глаза, но та всё равно пыталась увидеть. Она слышала, как шипела кровь — пока Вечный выхватил своё оружие, методично, одного за другим, убил каждого из солдат. Сжёг их трупы — чтобы к ним никто не пришёл. Чтобы никто не посмел их тронуть и сказать, что им пора к королеве Каене на поклон.
Шэрра этого не видела — догадывалась только.
Он улыбнулся напоследок её матери и сказал, что всё будет хорошо. Что их никто не тронет. Посоветовал быть осторожными. Поцеловал маму в макушку, коснулся кончиками пальцев розы — и она не задрожала, не спрятала свою реликвию.
Шэрра тогда поняла — это был он. Тот самый, о ком мама вспоминала — тот, кто не боялся даже Каену. И имя королевы не вызывало у него дрожь.
…А теперь она сидела рядом с ним. С Вечным — ведь он даже не поменялся за все это время. Не дрожала, почти не боялась, делала вид, что так и должно быть. Притихла, не в силах проронить ни слова — страшно ли ей было или, может быть, любопытно…
— Что сделает со мной королева? — наконец-то спросила она полушёпотом, всматриваясь в темноту, где копошились Твари Туманные. — Убьёт? Выжжет моё Златое Дерево, когда сможет его найти?
— Это не так уж и сложно, — покачал головой Вечный. — И совершенно неизобретательно. Королеву Каену нельзя обвинить в отсутствии фантазии.
— О королеве нельзя говорить так. Так… обыденно, — возразила Шэрра.
— Вы сами виноваты в том, что она у вас есть, — мужчина обернулся к ней лицом и заглянул в глаза. Такие зелёные — эльфийка почувствовала, как по коже промчалась волной дрожь. Его глаза не были красивыми; они внушали ей страх, как будто она сейчас смотрела на королеву. На то, что у неё самой — тёмное золото Златого леса, такие привычные для здешних эльфов. Но в Вечном текло слишком много чужой крови, крови, что даровала ему жизнь, когда всех остальных забрали. То ли лес, то ли Её Величество.
— Да разве ж мы имеем отношение к её царствованию? Простые эльфы?
Он поднялся, шагнул на край границы, которую сам же и очертил, и Тварь Туманная подкралась слишком близко. Шэрра могла слышать её раздражённое рычание — тварь была голодна и хотела отомстить за вспышку запрещённого волшебства, рассыпанного щедрой рукой вокруг дерева. Но Вечный словно ничего не чувствовал — для него не существовало кошмара лесной жизни. Может быть, мужчина считал себя всесильным, может, на самом деле был им — об этом думать не хотелось. Она просто надеялась, что он не ошибался, и Тварь Туманная не способна перепрыгнуть через эту границу.
Если уж ненавидеть и желать смерти за то, что её отвезут к Каене — то только от своей руки. Не от когтистой лапы неведомой твари.
— Вы все имеете отношение к её царствованию, — хрипло рассмеялся он. — Не те, кто живёт сейчас, но те, кто существовал при её рождении. Те, кто всё это сделал.
— Нельзя винить всех в беде, и миновать себя, — отозвалась Шэрра. — Никогда не…
— О, — хмыкнул Вечный. — Есть разве что один эльф, что виноват в этом больше, чем я.
Девушка не стала спрашивать, о ком шла речь — может быть, у него было право так говорить. С чего она взяла, что вообще должна спрашивать о чём-то, что имеет право спрашивать? Он старше её во много раз. Сколько ему лет? Триста? Четыреста? Ещё больше? Помнит ли он, застал ли то время, когда вокруг было слишком много Вечных, чтобы о них кто-то заботился?
Он замер на самой границе, словно собирался позволить Твари Туманной вырвать своё сердце, выпить его кровь, и Шэрра не понимала, почему ей так хочется потянуть его обратно, в Златой круг. Может быть, это помогло бы? Она бы поняла, если б это сделала?
— Если ты меня вытолкнешь, — напевно произнёс он, хотя голос был хрипловат, — я могу позволить им растерзать себя. И вряд ли тебя, ведьма остроухая, поймают те, кто меня сопровождал.
— Я не могу вытолкнуть тебя, Вечный.
Она не хотела, но не знала, как правильно это сказать. Даже если он отвезёт её к королеве Каене, даже если из-за этого вся её жизнь прервётся на восемнадцатом году, она всё равно не могла этого сделать. Не имела никакого права, наверное. Зачем? Вечный не мог умереть так просто. Не от когтей тех, с кем сражался, не тогда, когда в жилах течёт, полыхает волшебство, колотится невероятная сила, пытаясь выплеснуться наружу. Он, может, сильнее самой Каены — только как маг, разумеется. Шэрре было приятно в это верить — думать, что существовал кто-то, кто был способен её остановить.