Чудо умерло, не успев показаться. Сразу стало холодней, пламя съежилось, темнота загустела. Вот недотепа-то! Замок ждал годы, берег последнее волшебство для доброго гостя — а гость вместо спасибо бац и в мусор. Так и в жизни — ждешь праздника, дни считаешь, ночами не спишь, а дождёшься и все испортишь какой-нибудь ерундой. Смахнув непрошеную слезу, Тильда подняла осколки — ровно пополам, без мелких сколов, срез чистый. Гипс и яичный белок — главное быстро склеить, чтобы сложилось правильно. Сделаю всё, что смогу. С этой мыслью Тильда отставила в стенную нишу половинки бывшей (и будущей) чашки, завернулась плотнее в плащ и легла. Не в её привычках хоронить раньше смерти.
Она проснулась неожиданно бодрой, словно ночевала в своей постели, а не на куче соломы. Наскоро перекусив, поползла вниз по тропке, миновала мосты и за час до заката дошла к «Чуду света». Заплатила за комнату, продала купцу ослика, пробежалась по лавочкам, собирая припасы, инструменты и мелкий скарб, и на следующий же день вернулась в Кандару. Хозяин гостиницы похоже посчитал её чокнутой, но ничего не сказал. А Тильде было глубоко все равно, что о ней могут подумать. Внизу зеленел июль, она отправилась в зиму.
Первым делом был сварен клей. Чашка стала как новенькая — синяя и блестящая, с еле заметным волоском шрама. Тем же вечером Тильда пила из неё мятный отвар — ни капли не просочилось наружу. Затем немолодая хозяйка обустроила комнатушку, закрыла дыру в потолке листом ржавой жести, вместо двери приспособила одеяло, сложила очаг из камней и закрепила у очага полог. И наконец, занялась грандиозным и бесполезным на первый взгляд трудом. Из обломков мебели Тильда сложила внушительную поленницу и пополняла её каждый день. Весь хлам, который мог гореть, грузился в кучи и поджигался. Цепи, скобы, остовы люстр и прочую ржавь она, не мудрствуя лукаво сбрасывала в ущелье. Керамическими осколками и мелкой щебенкой Тильда засыпала ямы и выбоины в полу. За валуны и крупные плиты браться даже не пробовала — работы там было на десятерых здоровых мужчин, а не на одну женщину. Но все, что могла, делала истово, страстно. Пусть руины — но, по крайней мере, красивые, посмотрев на которые путешественник вообразит себе чудо прошлого. Впрочем, люди сюда не заходили.
Погрязшая в хлопотах Тильда потеряла счет времени. Она ползала по развалинам, как муравей, не замечая, как мизерны её усилия, радуясь каждой комнатке, каждому уголку, отбитому у хаоса. Луна росла, сияла во всей красе над уцелевшей стеной и снова таяла, облака плыли и плыли мимо. Изредка над уступами пролетали орлы, карабкались по скалам осторожные козы. С пустошей повадился тощий лис-сеголеток, пришлось откупаться от него кашей в глиняной мисочке. Вскоре зверь так осмелел, что холодными вечерами приходил погреться у огонька — жаль, погладить себя не давался, и при случае воровал все съестное, забытое на столе. По ночам Тильда видела странные сны, то странствуя по пустыне, то кружась на балу Десяти королей, то поднимая восстание среди портовых рабов или лелея в реторте уродливого гомункула. Однажды узнала «Бриганду», измученного капитана с повязкой на голове, и отощавшего Самуэля, который держал штурвал и басил что-то успокоительное недовольным матросам. В другой раз увидала младшую дочь, совсем малышку — та провалилась в бочаг полный вешней воды и чуть не утонула, пока перепуганные мальчишки толкались на берегу. Тени прошлого и видения настоящего бродили мимо, задевая её краями длинных одежд, но — к счастью ли? — никаких чудес больше не случалось. Замок умер — или делал вид, что Тильды Бам на свете не существует. Впрочем, Тильду это не огорчало. Дневное время занимала работа, ночами она готовила пищу, чинила прохудившуюся одежду и по крупице пропускала через себя всю прошедшую жизнь. Рождения детей, смерти стариков, ласки мужа, принятых на руки ягнят, козлят и младенцев, урожаи яблок — розовых и золотистых, прогулки по берегу моря — домашним говорила, за съедобными ракушками, на самом деле просто любила плеск волн. Она помнила больше, чем ей казалось в суматохе домашних дней.
Когда прилетел дракон, Тильда сидела у очага, расчёсывая волосы. Она услышала хлопанье крыльев, почувствовала, как вздрогнула земля и выскочила наружу. Огромный, красный, покрытый сияющей чешуей, ящер бережно ссадил пассажира, склонил пред ним громадную голову и с места поднялся в воздух. Тень от зубчатых крыльев на минуту затмила солнце. Глубокий старик в лазурных одеждах мага остался стоять у ворот. Он неуверенно сделал шаг, другой, протягивая перед собой дрожащие руки. Стало ясно, гость слеп. Тильда побежала на помощь.