Ланселот потянулся за кубком, громко зевнул:
— Да, очень мило. Но все-таки, леди, зачем вы меня сюда пригласили?
— Куда забавнее, наивный мой сэр Ланселот, что эта сказка — чистейшая правда, — в руках у Моргаузы появилась белая роза и фея с небрежной улыбкой начала обрывать лепестки.
Ланселот попробовал яблоко, поморщился, сплюнул — кожура попала на больной зуб:
— А при чем тут ваша просьба, о королева?
— А притом, что за все надо платить, непонятливый сэр Ланселот. Теперь вы не откажете мне в небольшом поручении? — Моргауза вольготно раскинулась на скамье, играя белыми лепестками.
— Долг рыцаря обязывает меня помогать всем благородным дамам. В чем заключается ваша просьба? — Ланселот говорил холодно, и на лице Моргаузы промелькнуло неудовольствие.
— В холмах Уэльса, у некого озера, обитает моя сестра, Фея Элейна. Не затруднило бы вас отвезти ей письмо от меня и доставить обратно ответ? — Моргауза встала и прошлась по зале, вертя в тонких пальцах черенок розы.
Ланселот про себя удивился, но виду не подал — о путешествии с королевой Элейной он не рассказывал никому.
— Всего лишь?
— Я не закончила, — Моргауза медленно сломала мертвый стебель и отбросила игрушку в угол. — Если вы не найдете мою сестру, то не получите того, чего ищете. Если же вам повезет…
Ланселот позволил себе улыбнуться.
— Мне всегда везет.
— Тогда прощайте, любезный рыцарь. Полагаю, вас не привлекает мое гостеприимство?
— Вы правы, прелестная королева. До скорой встречи.
Флейта прозвенела в последний раз. Фея исчезла. Иллюзия кончилась. Ланселот сидел на мокром камне, небо тускло серело с востока, моросил мелкий дождь. Ланселот ущипнул себя за мочку уха, пытаясь убедиться, что не спит. Оказалось больно. На темной траве сиротливо белели лепестки розы. Ланселот потянулся к ладанке на груди — цветок Гвиневры был на месте. Значит — не сон.
С дальнего берега донеслось конское ржание — взволнованный Гром звал своего хозяина. Ланселот встал и перекрестился. Бог ответил его молитве. В холмы он направлялся и так, а легенде о Королеве Роз поверил с первых слов феи. Остаток ночи Ланселот продремал у костра, а ближе к полудню тронулся в путь.
…Тяжелый каменный потолок, ветвистые темные трещины плит. Пятно рыжего света ползет по дальней стене — сменяется третья стража. Простыни пахнут потом, подушка сбилась. Муж лежит рядом. Сильные руки раскинуты, жесткая ладонь давит на плечо, горячая мокрая грудь дышит ровно — Артур спит. Гвиневра открыла глаза — на кровать села бабочка, серая, как тоска. Будто нитка у доброй пряхи тянется жизнь. Ни конца ни начала — только сырая кудель. И чужие пальцы вертят веретено…
Глава третья
— К бою, храбрые рыцари!!! — петушиным голосом прокричал герольд.
Зазвенели трубы, проворные слуги распахнули ворота ристалища. Конь рванулся в сторону и попытался встать на дыбы. Ланселот с трудом усмирил строптивую тварь. Солнце стояло в зените и даже сквозь узкие прорези шлема слепило глаза. Доспех был велик, стеганка под ним вымокла, чужой меч не ложился в руку. А противник был хорош!
Рыцарь-В-Зеленом сделал круг по ристалищу, гордясь безупречной посадкой и грациозным, нервным арабским жеребцом редкой для Англии золотисто-песочной масти. Ниже ростом и уже в плечах, чем Ланселот, он двигался легко и точно и выглядел умелым бойцом.
Это был третий поединок подряд. Ланселот начал уставать.
Два дня назад, в Корнуоле, он столкнулся со старым приятелем. Они с Брюсом были оруженосцами у короля Пелеаса и съели на двоих не один фунт березовой каши. Поэтому, когда Брюс попросил об услуге — выйти на турнир под его именем, — Ланселот не подумал отказываться. Приятель решил жениться, а его дама дала обет выйти за победителя ежегодной ратной забавы. Сэр Брюс был готов исполнить каприз подруги, но неделю назад вывихнул кисть и к сражениям стал негоден.
Ланселот медленно направил коня вдоль трибун. Сэру Брюсу Стальная Перчатка не пристало скакать и резвиться. Он склонил копье перед королем Марком, кивком головы поприветствовал дам из свиты королевы Изольды и двинулся к избраннице.
Юная леди с подругами занимала верхнюю половину восточной галереи — чудесный цветник. Пестрели платья изысканнейших шелков, со ступеней изящно свисали шлейфы, развевались по ветру газовые вуали. «Дама сердца» выделялась из прочих такою яркой естественной красотой, что иной ценитель назвал бы ее вульгарной, сравнив с пышущей здоровьем простолюдинкой. Особенно хороши были белокурые локоны, ниспадавшие до колен.