Слуга поставил перед Ланселотом полную миску каких-то объедков, огрызков, шкурок, обильно политую кислым пивом. От запаха рыцаря замутило — лихорадка еще не прошла и чувствовал он себя скверно. Да и голод давал о себе знать.
— Угощайтесь, прошу вас, не стесняйтесь! Ах да, у вас же связаны руки… Это не страшно — вы можете последовать примеру наших борзых. Или у вас пропал аппетит? Какая досада! — братья дружно расхохотались.
Ланселот до сих пор не понял, что делать. Его лицо покрылось липким, холодным потом — от болезни или от тихого бешенства. Хотелось взять меч и рубить этот страшный сон на кусочки, но связанных рук Ланселот не чувствовал.
— А не соизволит ли добрый сэр назвать нам свое славное имя? — молчавший до этого Гарет пристально посмотрел на пленника.
Ланселот нашел в себе силы выпрямиться и расправить плечи. На ногах он стоял с трудом.
— Я сэр Ланселот Озерный. Полагаю, вам знакомо мое имя.
— Озерный? Победитель лягушек, что ли? — начал было Кей, но глянул на старшего брата и подавился шуткой.
Лицо Эгберта медленно бледнело. Он переглянулся с Гаретом и приказал:
— Уведите!
Такого исхода Ланселот ожидал меньше всего. Он даже не стал сопротивляться страже. Ланселота затолкали обратно в подвал, почти сразу же принесли ему миску бобовой похлебки с говядиной, вино и теплый суконный плащ, а через несколько часов пришли заковывать в цепи.
Все те же четверо стражников удерживали его на полу, пока кузнец клепал железное кольцо на лодыжке. Невзирая на слабость рыцаря, удерживали с трудом. Ланселот корчился, как ящерица со сломанным хребтом, надеясь достать хоть кого-нибудь, пытался кусаться и даже чуть не закричал, но усилием воли сумел поймать крик и затолкать обратно в горло. На какой-то момент из рыцаря Круглого Стола он превратился в связанное животное.
В конце концов его заковали и сняли веревку с рук. Заплесневелая деревянная дверь закрылась, скрипнули ржавые петли. Будь Ланселот здоров и свободен, наверное, он бы смог ее вышибить. Но цепь доставала только до середины темницы.
На следующий день Эгберт и Гарет навестили Ланселота — поговорить насчет выкупа. Рыцаря оценили в пять боевых коней белой масти, пять испанских доспехов, пять клинков дамасской стали, пять византийских плащей, пять серебряных блюд с чеканкой и десятифунтовый мешок черного перца. Собрать такой выкуп было затруднительно, но возможно. А вот отдать его…
Ланселот скучно объяснил грабителям, что предпочтет умереть от лихорадки и голода в их вонючем подвале, чем заплатить хотя бы один серебряный пенни. И отказался продолжать разговор до тех пор, пока его не раскуют и не выпустят.
Братья переглянулись — подождем.
Условия в темнице стали немного лучше. Дважды в день Ланселоту приносили еду — скверную, но съедобную. Пол застелили соломой, кинули пару потрепанных волчьих шкур для тепла, днем зажигали лучину. Ланселот потребовал Библию, отказать ему не смогли и даже прислали замкового духовника, полуслепого старика мафусаиловых лет — исповедать и причастить.
Первый месяц братья навещали его чуть не каждый день.
Энгус, Эктор и Кей пытались издеваться над ним и как-то раз даже явились с дубинками, надеясь отомстить за позор Энгуса. Ланселот дубинку перехватил, после чего младшие больше не показывались.
Гарет, бывало, сидел в темнице часами, пытаясь разговорить пленника. Ланселот думал, что именно благодаря этому толстяку ему предоставили книгу, свет и священника. Но поддерживать беседу он все равно не хотел. Однажды он попытался объяснить Гарету, что обманом удерживая в темнице благородного рыцаря, братья поступают против чести и ничего, кроме бед и позора, они не получат. Гарет вежливо промолчал.
Эгберт появлялся редко, он был настойчив и уверен в своей правоте. Упирая на обычаи рыцарства, право победителя и законы военной добычи, молодой Хэмбли объяснял Ланселоту, что отказываясь платить, тот только теряет. С усмешкой на красивых губах Эгберт твердил:
— Я мог бы повесить Вас, сэр Ланселот, заморить голодом или скормить собакам. Никто никогда ничего б не узнал. Но, поверьте, я желаю Вам только добра. Я с радостью встретил бы Вас свободным, на ратной забаве рыцарей королевства, и не погнушался б скрестить с Вами копья. А так — Вы всего лишь ничтожный пленник…
Ланселот долго держал себя. В нем копилась непривычная, незнакомая раньше злость. И, наконец, когда Эгберт, укоряя его в несговорчивости, ввернул: «Мы же оба рыцари», Ланселота прорвало. Рванувшись на всю длину цепи, он сломал негодяю челюсть. И, срываясь на крик, стал требовать поединка — по всем законам такие оскорбления смывали кровью. После этого посещения прекратились.