У Ланселота появились занятия. Днем он читал молитвы и упражнялся, делая выпады без меча. Стража решила, что пленник окончательно спятил. Ночами рыцарь пряжкой от пояса скреб стену в том месте, где крепилась цепь. Ланселот подсчитал — где-то через полгода он сможет вырвать кольцо из камня. А дальше — посмотрим, чья возьмет.
Он удивлялся — как он мог позволить себе бездействовать столько времени — добросердечный страж сообщил, что уже начался апрель. Да, он заперт, да, он проиграл бой — ну и что? Сидя на верном коне, с мечом и в кольчуге легко оставаться свободным. Дорога, ведущая в ад, тоже легка. Теперь он понял — свободу нельзя отнять никакими цепями.
А еще Ланселот вспомнил Гвиневру. Точнее, узнал ее заново.
Тогда, на охоте, в ее волосах запуталась хвоя, платье было испачкано глиной, на правом локте темнела ссадина. В замке, говоря с ним, она чуть заикалась, стесняясь порыва, который бросил великолепного рыцаря к ее ногам. Бедная девочка. Он наконец смог понять ее просьбу, ее одиночество, неумелую надежду на счастье. И благодарил Бога — теперь Ланселот был готов без малейшего колебания подарить королеве любовь Артура.
Вечер выдался беспокойным. Потолок подрагивал от шагов, доносились какие-то крики, зато не было слышно привычного звона ключей караульщика. Ланселот озадачился — то ли гости пожаловали, то братцы нашли себе новое развлечение. Он оказался почти что прав. И гости нашлись, и семейство Хэмбли повеселилось.
Только смеяться им больше не придется, зло подумал Ланселот, увидев, кто открыл дверь в темницу. Крестьяне с факелами и вилами. Кто-то поранен, кто-то забрызган кровью — видимо, братья дорого отдали свои жизни.
Ланселот приготовился защищаться, но его приняли за своего. Перепуганный избитый кузнец торопливо расковал рыцаря. Один из крестьян протянул ему баклажку эля, другие хлопали по плечам и спине, поздравляя с освобождением. Ланселот не знал, что честнее — благодарить спасителей или усмирять бунт. Но крестьяне разрешили его сомнения, вспомнив, что в кладовых замка еще немало добра.
Предоставленный самому себе, Ланселот предпочел поспешить. Он поднялся на второй этаж замка, в оружейную, авось мужики до нее еще не добрались. Иначе гореть благородным клинкам в деревенских кузнях, становясь гвоздями и упряжью для волов. По пути он наткнулся на труп Эгберта. Незадачливый рыцарь был пойман на вилы, не успев зарубить и десятка простолюдинов. Покойся с миром.
Меч оказался на месте, кольчугу Ланселот не искал — в оружейной ощутимо запахло дымом. Все. Пора уходить, пока жив. Случайные встречные пытались было задержать человека с мечом. Ланселот отмахивался, не глядя. Убивать он скорей не хотел.
Направляясь к конюшне, рыцарь надеялся, что ему повезет еще раз. Но коней увели в первую очередь. Конюшня была пуста.
На земле валялись собачьи трупы, в дальнем стойле лежал одинокий мертвец. Ланселот наклонился над телом — вдруг дышит. Бросать раненых было не в его привычке.
Увы, Кей был действительно мертв. На бледном курносом личике в последний раз реяла улыбка капризного херувима. Ланселот подумал, не вернуться ли отомстить за мальчишку, но вспомнил Персиваля и решил, что не стоит. Он закрыл ребенку глаза, преклонив колени прочел молитву и решительно вышел вон.
Светло-синяя ночь склонилась над гибнущим замком, жадный ветер неохотно раздувал пламя. Дорога была так немилосердно истоптана, что Ланселот свернул в заросли, не желая ступать по чужим следам.
Он давно отвык ходить по земле босиком и поэтому чувствовал каждый шаг. Бархатный влажный мох, острую веточку, ласку опавших листьев, просто почву. Живую, полную семян и ростков почву живого леса.
Воздух сочился запахами, как пчелиные соты — медом. Лаково-черные ветки деревьев качались волшебными колыбельками. Ни одна живая душа — звериная или птичья — не встретилась Ланселоту в пути.
Он продирался сквозь старый валежник, перепрыгивал через лужи, съезжал по безлесным склонам, пересекал тропинки, спускался в извилистые овраги. Минуя сонный ельник, рыцарь увидел просвет в деревьях, свернул туда, выбрался на пригорок — и ослеп на мгновение от молочной сияющей белизны. Повсюду — на холмике, в бурых низинках, между деревьями — сплошным ковром распустились подснежники. Легкие, до невозможности хрупкие, немые цветы. А за ними в тумане терялось озеро — зеркало чистой воды.
Ланселот осмотрелся — ходить по такому чуду все равно, что топтать ногами вуаль невесты — и обогнул цветочный ковер краем леса.
На берегу он расстелил плащ, разделся, выполоскал всю одежду, мелким песком оттирая тюремную грязь. Потом сам вошел в озеро и до изнеможения плавал, нырял, плескался в обжигающе стылой воде. И только боль в перетруженных мышцах выгнала Ланселота обратно.