Да, Элейна навестила его у озера, в тот день, когда он покинул Холмы. Разбудив Ланселота сестринским поцелуем, она вручила ему поводья Грома и ушла, не сказав ни слова. Конь исхудал, на его боках появились два новых шрама, но он был по-прежнему резв и предан хозяину. Такой жеребец стоит десяти иноходцев арабских кровей!
По ночам на привалах Ланселот говорил с конем. Он не знал, что сказать на исповеди — ведь убить человека смертный грех, а его поступок хуже стократ — он убил будущее. Он мог подарить счастье кому-то — и обделил всех. Обет так и остался невыполненным.
Больше всего сейчас Ланселот боялся — как он сможет взглянуть в глаза своей Даме. Надколотый щит и сидение на ограде — кары за преступления против чести — казались ему смешными. Он уже претерпел много больший позор.
А еще он стыдился надежды, не угасшей в его груди. Все-таки — сын будет жить. К тому же любовь приходит к женщине с возрастом. Гвиневра полюбит Артура не волшебством, но своей волей. А он останется зеркалом и отразит в себе ее счастье. И будь, что будет.
Доехав до Гластонберри, Ланселот провел ночь на полу в монастырской часовне. Искренняя молитва не принесла ему мира, но помогла раскаяться. Ланселот был готов платить. И последние дни пути к Камелоту он безжалостно гнал коня.
До дворца рыцарь добрался глубокой ночью. Бесшумные совы встречали его и кружили над головой, пока сонный стражник, ворча, отпирал ворота. А потом появилась Гвиневра.
Она двигалась мягче, чем прежде, улыбалась теплей — Ланселот впервые увидел тень смеха на розоватых губах. Он упал на колени, ожидая любую кару, безнадежный, тяжелый, грешный… И в его онемелой ладони очутились горячие нервные пальцы.
Вместо должного поцелуя, Ланселот прижал ее руку ко лбу. Королева отдернула кисть. Не поднимая глаз говорила она ритуал: рада видеть его, счастлива возвращению. И назначила встречу — в саду, на закате солнца.
Ланселот не мог вспомнить — как прожил этот день. Он ходил отдавать визиты, умывался, кажется, что-то ел. Лучше бы ему оставался еще день пути. Или месяц.
От безнадежности он спрашивал про Элейну — месяц назад фрейлина покинула Камелот. Зимою ходили слухи, что она ждет ребенка, но точно известно не было.
Ланселот поднимался по лестницам, заходил на конюшню и в оружейную, не зная, куда себя деть. Дыхание стыло в горле — с каждым глотком воздуха приближался час встречи. За час до заката Ланселот уже был в саду.
Как ни странно, королева уже ждала его. С утра она ездила в лес, прогулка разрумянила ее щеки, солнце оставило искры в глазах Гвиневры. Простое, без вышивок и тесьмы, голубое платье необыкновенно шло ей — так драгоценный камень требует безыскусной оправы.
Королева сидела на камне у восточной стены ограды и перебирала веточки белой вишни. Она поднялась, еще не видя его, будто кожей чувствуя каждый шаг.
Ланселот двигался сквозь невидимый ветер. Порывы бури клонили его к земле, толкали, заставляли колени дрожать, отнимали холодный воздух, не давая вздохнуть. Но он шел.
Гвиневра стояла и ждала. Та же буря била ей в спину, принуждая бежать, исчезнуть, потеряться снежинкой в родной метели… Гвиневра боялась своей любви. И в ней же черпала силы.
Ланселот тяжело опустился на одно колено. С трудом, будто пудовый камень, он снял с шеи холщовый мешочек с сушеным цветком шиповника. Поцеловал истертую ткань и протянул даме сердца залог обета.
Груз исчез. На мгновение рыцарю показалось, что руки его пусты. А потом ладони наполнила живая тяжесть. Невозможная и прекрасная, алая как закат, в руках Ланселота лежала роза.
А что было дальше, все и так знают.