Когда, миновав перевал, она прибыла в порт Шторм, уже задули декабрьские ветра. Ни один приличный корабль не собирался, рискуя жизнью, пробираться в порт Рок. Упрямая Тильда пошла к владельцу китобойной шхуны. Денег у женщины почти не осталось, но непреклонное упорство убедило старого гарпунера. Шхуна вышла в открытое море — и доплыла легко, словно Тильда, как волшебница, наколдовала попутный ветер. Деньги на лодку до островка пришлось занимать у старшего сына. Он заплатил и не стал ни о чем спрашивать.
Дом остался таким же. Фонарь горел на окне. Ада с внучкой собрали яблоки, кое-как наварили сидра. Козы принесли четырех отличных козлят, куры плохо неслись — как всегда в это время года. Младшая дочка сбежала от мужа в город и теперь подвизалась в цирке живой мишенью. Старшая наоборот прослыла прекрасной хозяйкой. Судя по её животу, Самуэль вскоре по возвращении станет дедом. Сменив изношенную одежду на домашние платья в клетку и мягкие башмаки, спрятав волосы под белый чепчик, а колечко в дальний ящик кладовки, Тильда рьяно принялась за родное жилище. Чистила, драила, мыла, скоблила, стирала, выбивала ковры и половички. За неделю до Рождества испекла королевский паштет и оставила его дозревать в погребе. За три дня — наварила пива. Она ждала.
Тихим, ласковым снежным утром — первым утром нового года — бесстрашная лодочка стукнула бортом о причал. Самуэль — ещё чуточку поседевший, но все такой же могучий, легко поднялся по тропке к третьему от конца дому в поселке, сын шел за ним — счастливый, гордый мальчишка. Яблочный сад встретил хозяев радостным шорохом голых ветвей. Щедро смазанный маслом молоточек не скрипнул, а гулко ударил в дверь. От этого звука Тильда уронила в миску пышное тесто, и, не отерев рук, бросилась к порогу. Она обняла Самуэля, уткнулась носом в пахнущую морем рубаху и даже всплакнула. Счастливый штурман осторожно обнимал жену, гладил по податливой теплой спине. Сын топтался рядом, ожидая своей доли восторгов и поцелуев, тут же с радостным визгом крутился пес. «Настоящее чудо — теплый воздух родного дома» — улыбнулся наконец Самуэль. «Ты довольна, что я вернулся?» «Да» без слов ответила Тильда. Штурман Самуэль понял. Он ещё раз поцеловал жену, подошел к подоконнику, приоткрыл закопченный колпак фонаря и осторожно задул огонь.
Сказка блошиного рынка
Грету звали торговкой сказками. «Торговка» громкое слово — у порядочного торговца должна быть тесная лавка, заставленная товаром, лоснящийся усатый приказчик или сдобненькая приказчица, толстый кот у порога и колокольчик над дверью. А у Греты был полог, пестрый коврик — и всё. Она плела шкатулки из желтого камыша, лепила глиняные кувшинчики, вырезала и клеила сундучки из обломков старинной мебели, шила мешочки из обрезков атласа и бархата. День и ночь сновала по городу, просиживала юбки на отмелях, ошивалась на барахолке, бродила по заброшенным садам и даже лазала в крепость, не пугаясь ни призраков, ни чумы. Чего только ни находилось у Греты — монеты со стертыми профилями, ржавые гвоздики из подков, погнутые колечки, самоцветные камешки, спелые орехи, обкатанные морем пестрые стекла, ягоды можжевельника и рябины, крохотные розовые ракушки, птичьи перья, крылья стрекоз и змеиные шкурки. И всё шло в дело.
Торговка сказками расстилала свой коврик на площади ближе к закату, когда все порядочные продавцы сворачивали лотки, а покупатели торопились домой. Случалось, она неделями впустую жгла свечи, но рано или поздно, тайно или в открытую к ней приходили люди. Грета не назначала плату — сколько не жаль отдать, столько и ладно. Она лишь просила выбрать — мешочек, шкатулку, резной сундучок. А затем, проворно двигая пальцами, собирала сюжет — из обломков желтого кирпича, веточки новогодней елки, несверлёной жемчужины, наконечника ржавой стрелы, что убила когда-то величайшего из злодеев, халцедонов из тех, что сами собой зарождаются в мокром песке от света полной луны. Когда последний осколок хлама занимал свое место, Грета перевязывала филактерию голубой лентой и отдавала владельцу. Чтобы начать, достаточно было дернуть за шелковый кончик.