С этой точки зрения стоит ли искать разгадку сущности режима и оппозиционных течений, которые выступают против него, на знаменитой картине в Лувре: «Две нагие женщины в купальне: брюнетка и блондинка». Блондинка держит кольцо в правой руке, а брюнетка кладет руку ей на грудь. Интерпретация правдоподобна: блондинка Габриэль умерла, так и не сумев надеть обручальное кольцо на свой палец; брюнетка Генриетта д'Антраг готовится занять ее место, добиваясь благосклонности короля и достижения собственных матримониальных амбиций. Служанка в глубине картины готовит пеленку для младенца, который должен родиться. На самом деле, оставив в стороне финальный эпифеномен Шарлотты, этот немой диалог дам напоминает частично «двойную бухгалтерию» Беарнца в политике, эротике и дипломатии: дружественную терпимость к гугенотам, поддерживаемую Габриэлью, с одной стороны; антииспанскую стратегию, с которой исподтишка боролась Генриетта, союзница Мадрида, — с другой.
И все же «третье дано». Имеется «третья женщина» — третье основное направление. Если только не обратиться вновь в протестантство и аннулировать таким образом компромисс, на котором держится режим, то Генрих действительно не может позволить себе роскошь быть чисто пропротестантским королем (во Франции и в отношении стран востока или севера Европы) или, в другом отношении, быть испанофобом, одномерным, одержимым, и не более. Король должен найти среднее, компромиссное решение, благодаря которому он утвердит свой собственный католицизм, недавно подтвержденный при обращении в католическую веру (1593 г.), без того чтобы при этом обращаться к ханжескому фанатизму мадридского типа. Осуществленное таким образом компромиссное решение продиктовано как географией, так и религиозными и светскими причинами: оно находится в Италии, в папском Риме и во Флоренции Медичи.
Брак Генриха IV с Марией Медичи (декабрь 1600 г.), вскоре после смерти Габриэли, ясно подтверждает переориентацию королевской политики, которая к тому же произошла достаточно давно, задолго до брака с Медичи. Мария, которая совсем не глупа, не обладает большими талантами ни своей тети Екатерины Медичи, ни Анны Австрийской (в более позднее время); она, во всяком случае, окружает себя камарильей с Апеннинского полуострова, в которой супруги Кончини играют главную роль, а гугеноты, по определению, не имеют никакого влияния. Она главным образом играет роль символа или «маркёра» в отношении ватикано- или тосканофильских тенденций[138]: и те и другие в силу необходимости в какой-то мере подразумеваются во французской политике в результате изменения позиции самого суверена, семь лет назад присоединившегося к господствующей католической Церкви. После того как Беарнец отрекся от протестантской религии и ему было даровано из Рима отпущение грехов (1595 г.), королевство действительно постепенно сближается с папством, не доходя тем не менее до того, чтобы руководствоваться дошедшими с той стороны Альп декретами церковного Собора в Тренто (направленного против галликанства. — Пер.). Французская партия, финансируемая благодаря экю, посылаемым из резиденции короля — Лувра, образуется в конклаве в результате усилий посла Лувра в Вечном городе. В 1605 году папскую тиару получает франкофил Павел V. Каким далеким кажется время яростного папы Сикста Пятого, который отлучил Наваррца от Церкви в 1585 году!
138